Читать «Метафизика исповеди. Пространство и время исповедального слова. Материалы международной конференции» онлайн - страница 12

Иной модус прорыва экзистенциального молчания представляет собой отвечание как определённая апеллирующая к слову жизненная настроенность человека. С ветхозаветных времён в иудео-христианской традиции утверждается понимание человеческой жизни как глубинного отвечания Богу, бытию, другим людям, - отвечания народа, общины "избранных" , каждого отдельного индивида (existentia как respondentia). Подобное отвечание, ассоциированное с идеями призвания, смысла жизни ^[14] , деятельной благодарности и т.д., налагало свой отпечаток на духовную историю Европы от библейских пророков до галицийских хасидов, от западных реформаторов-протестантов до Г.Сковороды ^[15] , его диапазон простирается от всеобщей человеческой ситуации Адама, к которому обращён первовопрос Господа, до эмпирической единичности любой индивидуальной жизни. Известный хасидский рабби Зуся из Аниполи перед смертью говорил: "Если меня спросят, почему я не был Моисеем - я знаю, что ответить. Но если меня спроят, почему я не был Зусей - я ничего не смогу сказать". ^[16]

Как отмечено, этос подобного жизнеотвечания тяготеет к своему словесному выражению.В этом смысле, например, связь между Лютеровой концепцией призвания (Beruf) и инициированным Реформацией развитием филологической герменевтики вовсе не является случайной. Однако само слово предстает при этом элементом не столько вербального общения, сколько самой жизни, таким образом вновь как бы возвращаясь в самозаполненность её молчания. Вместе с тем, развитие принципа благодарного отвечания вплоть до вольного дарения самой способности к этому отвечанию порождает своеобразный экзистенциал безответности (хорошо знакомый русской культуре), действительно предполагающий "растворение" человеческой диалогичности в свободно-жертвенном безмолвии.

В отличие от отвечания, исповедь как таковая представляет собою экзистенциальное отталкивание от бытия; смирение предполагает здесь не отказ от собственного голоса, а совершенное вхождение, "переливание" себя в него. Таким образом, речевое поведение исповедующегося "я" вырабатывает собственную упругость, способствующую кристаллизации на основе "культур вины" (согласно известному различению Р.Бенедикт) собственно литературы как самостоятельной и целостной культурной формации.