Читать «Труды Государственного музея истории религии. Выпуск 8» онлайн - страница 104

Братья признавали привлекательность христианства для многих людей. Христианство, как и марксизм — это, по их словам, «первый слабый трепет угнетенных, первый признак жажды освобождения» (12). Однако с точки зрения «космической» и «философской» он не выдерживает никакой критики. «Он, может, невинно привлекателен, но он глуп, как пробка, ограничен, как замкнутое пространство, и фанатичен, как Ленин; он духовный урод, каким именно был его творец — Христос» (19). Христианские идеалы это манящие блуждающие огни, заводящие человечество в старое болото.

Главную причину того, что Христос не смог создать новое общество и новую мораль, Гордины видели в том, что он, ведя борьбу с язычеством и иудаизмом, не сумел выйти за рамки религии и остался религиозным деятелем. Религия же, сковывающая волю человека, не может быть другом угнетенных. Религия, презирающая человека не может образовать этическую личность.

«…Христос-атеист был бы спасителем угнетенных и утешителем рода человеческого. Такой Христос не мог бы стать ужасом веков…

Но Христос был лжеспасителем, жалким реформатором иудейства, ничтожным штопателем библейских прорех. <…> Можно ли серьезно говорить о духовной революционности того труса, который вечно извивался и был хитер, как змея… в измышлении разных обходов Моисеева закона, пресмыкаясь перед законом, синедрионом и фарисеями…» (6).

Христос, «жалкий трус», «изувер», «лицемер», призывавший отдавать Богу божие, а кесарю кесарево и заявлявший, что он пришел не нарушить, а исполнить, не был и не мог быть освободителем человечества. Гордины подчеркивают, что понятие государства, царства, даже если это царство Божие, несовместимо со свободой. Христос был для них государственником: он постоянно говорил о царстве Божием, называл себя царем иудейским, помазанником и т.д. Он не изменял жизнь, а, подобно магу и знахарю, «переименовывал» ее, воздействовал на нее словом. Результатом было не исчезновение, а «обожествление» пороков. «Так мировой империализм в одно прекрасное утро получил другое название: мировое христианство, царство божье, как, например, голодный, развратный и буржуазный Петроград, тротуары которого кишмя кишат днем спекулянтами и торговками, а ночью — проститутками, недавно вдруг был осчастливлен новым названием: Трудовая Петроградская Коммуна» (7).

Таков путь всех революционеров мещанского толка, подчеркивали Гордины. И неудивительно, что жизнь человечества после Христа ничем не отличалась от жизни до него. «Мнимое искупление» не сделало людей счастливее. «На земле все жили зверьми, а о небе лицемерно вздыхали. Все было на словах» (7).

Виноваты в этом были не последователи Христа, якобы извратившие его учение, и не Торквемада, лишь искренне желавший спасти еретиков от ада. «Очевидно, виноват не Торквемада, а Христос, утвердивший, что вне христианства нет спасения, что всякий, кто не уверует в него, погибнет в день страшного суда. Виноват Христос своим фанатическим учением, доведшим честных идеальных людей до такого безобразия. Виноват Христос, виноваты апостолы. Виноват идеал Христа, осуществление которого требует сжигания еретиков. Виновато учение его, его теория, его тактика, т.е. завещанный им образ действия… Виновато начальное христианство, виновато евангельство и апостольство, задавшееся такой химерической идеей, как единостадность и единопастырство, устройством всемирной церкви-государства. Для единого стада и единого пастыря, очевидно, требуется единый грандиозный колоссальнейший бич, всемирный кнутище, значит, церковный централизм, папизм…» (36).