Читать «Современное искусство» онлайн - страница 38

11

Из первого общего впечатления кутерьмы, гама сперва выделяются отдельные слова, затем целые фразы, однако мысли все равно путаются.

— Так или не так, но ты всегда терпеть не могла мою мать, — сетует мужской голос, женский обрывает его: — Это она меня терпеть не могла.

По полу со скрипом волокут деревянный стул. Пронзительный, плаксивый голос вопит, срываясь, зовет на помощь. Кто-то хватает Беллину руку, принимается считать.

Меж тем глаза у нее ничего не видят, голова идет кругом, она то возносится, то обрушивается вниз, на кромке сознания вздымается волна, она вот-вот поглотит ее. Но слова прорываются и сквозь нее.

— Это я, Енох, мама, ты меня слышишь? Я с тобой.

— Ей подыскивают отдельную палату.

— Ей сейчас без разницы — что отдельная палата, что телефонная будка. Да ты посмотри на нее.

— Так-то оно так, но она важная шишка и отдельную палату ей подыщут — куда они денутся. В детстве я жил через дорогу от нее.

— И что?

— И то. Не знаю, что. Когда она уходила, я подкрадывался к ее дому, заглядывал в окна. Помню, у нее на стене висела большущая картина — точно малец пальцем намазюкал.

В Беллину руку что-то вкалывают, ее обдает жар, окутывает молочной пеленой сон. Нет, нет, она не должна заснуть. Нельзя расслабляться: в одном из голосов сквозит неприязнь. Она разрывает пелену сна, в горле комом стоит рвота.

— Ма, вернешься домой, я тут же посажу те цветы. Прямо у крыльца, как ты хотела.

— Господи, ты только глянь на монитор. Где Шостак?

— Хотел соснуть часок-другой.

— А ну, ноги в руки и за ним.

Кровь шумит в ушах, застилает глаза, ядовито-алая в черную крапинку: видно, она все же потеряет сознание. Но минуту спустя в палату, тяжело ступая, входит Шостак, недовольно прочищает горло. По тому, как он дышит, как ходит, она понимает: решения здесь принимает он, ее судьба в его руках.

— Кто ее врач?

— Он из города. Бернстайн или как там его. Ганон перед уходом говорил с ним.

— Только никто не знает, что Бернстайн ему сказал? Обычная история. Чтобы что-то согласовать, так нет. Господи ты Боже мой. — Он фыркает. — О’кей. Раствор Рингера с лактатом Д 5. Калий-натрий в норме. Тотчас.

По полу с лязгом катят какую-то громадину, ее кровать сотрясается.

Женщина напротив снова кричит:

— Помогите… Помогите кто-нибудь.

— Ма, успокойся, я здесь.

— Поторопи их.

Волна спадает, шум в голове стихает, она ощущает лишь страшный холод, неприятный металлический вкус во рту.

— Что вы со мной делаете? — спрашивает она, слова крутятся в голове, но до губ не доходят.

— О’кей, — роняет Шостак, он сопит. — О’кей, дела идут на лад. — И грузно шагая, удаляется, она даже не успевает сказать, что дела вовсе не идут на лад: она снова падает, тонет, красный огонь бьется, гудит у нее в голове.

— Ты что здесь делаешь?