Читать «Хранительница книг из Аушвица» онлайн - страница 218

Не нужны ей женихи, которые будут ею командовать. Но при всем при этом она все еще стоит на месте, как пришитая, покусывая губы своими чуть расставленными зубами, которые ей самой совсем не нравятся, поскольку, по ее убеждению, такие зубы выдают в ней ребенка.

Поляк заметил приближающегося Менгеле и затаился внутри пустого барака, где работал над устранением протечек. Увидев, что Менгеле ушел, парень снова появляется. В руках у него Дита ничего не видит и чувствует разочарование. Парень оглядывается по сторонам, а потом быстро, в три-четыре широких шага, оказывается в нескольких сантиметрах от ограды. И снова улыбается. И ей уже не кажется, что уши у него слишком большие, — улыбка его затмевает собой все.

Сердце замирает у нее в груди, когда она видит, что юный плотник просовывает сжатый кулак в дырку в проволочной ограде. И когда он разжимает кулак, что-то белое падает вниз и подкатывается прямо к ногам Диты. На первый взгляд это нечто похоже на гигантскую жемчужину. Жемчужина и есть: сваренное вкрутую яйцо. Уже два года Дита не ела ни одного яйца. И почти забыла их вкус. Она берет яйцо обеими руками, словно хрупкую вещь, и поднимает глаза на парня, который уже успел вытащить руку обратно, избегнув разряда тысяч вольт, змеями пробегающих по переплетенной проволоке ограды.

Они не понимают друг друга: он говорит только по-польски, а она этого языка не знает. Но то, как Дита кланяется, и, самое главное, то, как сверкают от счастья ее глаза, — это тот язык, который он понимает лучше любой самой красноречивой речи. Он, забавляясь, тоже церемонно склоняет голову, как будто оба они находятся не в нацистском лагере смерти, а встретились на светском приеме в пышном дворце.

Дита говорит ему «спасибо» на всех языках, какие знает.

Он подмигивает ей и очень медленно произносит: «Яйко». Она посылает ему воздушный поцелуй, а потом бросается бежать в свой барак. Поляк, не переставая улыбаться, делает вид, что подпрыгивает и ловит поцелуй в воздухе.

И пока Дита бежит к маме со своим белым сокровищем в руках, бежит со всех ног, чтобы устроить настоящий пир, она думает, что такой урок иностранного языка запомнится ей на всю оставшуюся жизнь: яйцо по-польски будет «яйко». Слова обладают своей собственной значимостью.

Что станет особенно очевидным на следующий день. Во время утренней поверки узникам сообщают, что после вечернего построения каждому совершеннолетнему будет выдана почтовая карточка и он сможет написать несколько строк родным и близким. Камп капо, то есть главный капо лагеря, немец с треугольником рецидивиста на пиджаке, ходит по рядам и повторяет, что ни пораженческие, ни клеветнические по отношению к Рейху тексты приниматься не будут. Если таковые обнаружатся, то соответствующая карточка будет уничтожена, а ее автор — сурово наказан. И слово «сурово» он произносит с таким остервенением, что оно само становится символом обещанной кары.

Капо бараков получают еще более конкретные инструкции: под запретом оказываются слова «голод», «смерть», «казнь»... Вычеркнуто будет всякое слово, которое способно бросить тень сомнения на великую правду: что все заключенные пользуются привилегией трудиться на благо славного фюрера и его Рейха. Лихтенштерн поясняет во время супа, что камп капо потребовал, чтобы в своих бараках капо велели людям писать веселые письма. Старший по блоку 31, глаза которого с каждым днем западают все глубже, а скулы на лице выступают все резче под воздействием практикуемой диеты, состоящей из сигарет и бобового супа, говорит своим людям, чтобы писали, что хотят, что ему стыдно требовать чего-то подобного.