Читать «Дьяволина Горького» онлайн - страница 34

Они сплетничали открыто, что в Союзе было уже не принято. Я изумлялась, как это они не боятся, что советские гости на них донесут, а потом подумала: может быть, потому, что они сами доносят на гостей, которые такие сплетни слушают.

Главной сплетней в Париже тогда была та, что граф Алексей Алексеевич Игнатьев переметнулся к Советам и передал Красину 225 миллионов рублей золотом – деньги царского правительства, хранившиеся на его счету во французском банке. Из-за этого, рассказывала Мура, парижская русская эмиграция объявила ему полный бойкот, он был исключен из союзов ветеранов Кавалергардского полка и Пажеского корпуса. Заявление с осуждением графа Игнатьева подписал даже его брат.

В Париже Мура встречалась и с Милюковым, который передавал Алексею сердечный привет. У издателя Гржебина она встречалась с Ходасевичем и женой его Ниной Берберовой, которые в двадцать втором году со всей честной компанией последовали за Алексеем из Берлина в Прагу, оттуда – в Мариенбад, а потом прожили две зимы в Сорренто. Ходасевичу лишь иногда удается пристроить в печать какую-нибудь статью, регулярной работы нет, он подавлен, лежит целыми днями в постели, читает русские книги, курит и жалуется на желудок; Нина выносит его с трудом, уж слишком она красивая девушка, наверное, бросит его. Милюков, рассказывала Мура, сказал Ходасевичу, что “Последние новости” в нем не нуждаются, и Ходасевича это просто убило. Но Нину Милюков все же взял к себе, так как дед ее со стороны матери был членом кадетской фракции в Думе и Милюков Нину знает с ее детских лет, только Нина должна забыть о литературе и писать легкие зарисовки, с условием, что не будет вмешиваться в политику. Предсказание Муры сбылось, Нина вскоре оставила Ходасевича, который умер несколько лет спустя, еще молодым, от рака желудка.

Навестила Мура и Гржебина. Он жил в огромной квартире на каком-то знаменитом проспекте, принимал днем и ночью массу гостей, к нему мог явиться любой и в любое время. Всех кормили-поили, некоторые оставались и на ночь. К дочерям Гржебина ходили французские и русские учителя, раз в неделю их мучил смоляными депиляциями косметолог, потому что у девочек были волосатые ноги, а в столовой круглыми сутками спорили русские писатели и танцовщики, бывшие знаменитости императорских театров, опереточные певцы, приехавшие из Одессы безработные журналисты и бежавшие из Киева антрепренеры, заглядывал сюда и князь Гавриил Константинович Романов. Гржебин все еще заказывал рукописи и платил авансы, хотя сам был в долгах как в шелках, но только махал рукой, мол, теперь уже все равно, и печатал в кредит Зайцева, Ходасевича, Белого и других. Подвал его до самого потолка забит книгами, там и твои лежат, мило сказала Алексею Мура.

Алексей, нервно жуя папиросу, молчал. Он до сих пор заваливал Гржебина рукописями молодых или уже немолодых литераторов, которые непременно нужно публиковать. Против этого возражала прежде всего Катерина Павловна, говоря, что зарубежные публикации советских авторов “дома” не одобряют и что Алеша приносит им больше вреда, чем пользы.