Читать «Несерьезная книга об опухоли» онлайн - страница 86

Глава тридцатая. «Я и есть ты»

Все-таки докончу мысль, зачем я пишу книгу, а потом поделюсь с вами основной мыслью. Итак, еще раз – в тысячный раз – почему это важно для меня. Потому что я как бы перевожу свое сознание в текст, то есть в еще одно измерение, что ли. Бытие перетекает в лист бумаги, в буквы, в строчки. Я будто бы избавлюсь от самого себя. И такое избавление, оказывается, было свойственно многим. Почему человек это делает? Ответ я нашел в совершенно неожиданном месте.

Как я говорил, я пишу книгу «Один день из жизни гения». Сейчас занимаюсь Шерешевским. У него была чудо-память. Он запоминал ряды символов любой длины (цифр, итальянского текста – не важно) навсегда. И наизусть. Мог воспроизвести их с конца, через 20 лет и т. д. Его 35 лет тестировал один из лучших нейропсихологов XX века Александр Лурия. Оказалось, что Шерешевский запоминает образы. Каждую букву видит в виде цвета, вкуса, вещества, персонажа. Короче, вселенная ассоциаций. И от себя он отгораживался как бы. Постоянно играл в волшебство, представлял себя в третьем лице. Особенно в детстве.

Он вспоминал: «…Вот утро… Мне надо идти в школу… Уже скоро восьмой час… Надо встать, одеться, надеть пальто и шапку, калоши…. Я не могу остаться в кровати… и вот я начинаю злиться… Я ведь вижу, как я должен идти в школу, но почему «он» не идет в школу?.. Вот «он» поднимается, одевается, вот «он» берет пальто, шапку, надевает калоши… вот «он» уже пошел в школу… Ну теперь все в порядке… Я остаюсь дома, а «он» пойдет. Вдруг входит отец: «Так поздно, а ты еще не ушел в школу?»». Он превращал «я» в «он», смотрел на себя со стороны, реальность превращалась в игру, освобождалась от своих ярких образов. Действительность была как бы двойником, «сновидением наяву».

Любопытно, что Лурия это называет не отстранением, а «остранением» – когда мы на что-то смотрим «со стороны». Он, видимо, бессознательно использует термин, который ввел великий филолог Виктор Шкловский в 1916 году. Шкловский, в частности, писал, что под «остранением» подразумевает «не приближение значения к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание «видения» его, а не «узнавания»» (так психология становится филологией, а филология психологией, границы исчезают). Так вот, я воспринимаю свою книгу как остранение. Я написал предыдущую главу и избавился от боли. На следующее утро я нагнулся за карандашом, лежащим на полу, и боковым зрением почувствовал, что потолок медленно уплывает куда-то в бок. Я понял, что падаю. Я за что-то схватился. Это «что-то» упало. Я зацепился за стол и падал медленно. Это даже и падением назвать нельзя. Скорее, я медленно опрокидывался. Вот уже чистый линолеум. Трещинки на потолке. Лежу и думаю: надо вставать. Решил встать – ничего не вышло. Лежу на спине, откатываюсь назад. Не хватает равновесия. Я напряг все силы, зацепился за край тумбочки руками. То же самое. Тогда я понял, что моя самая сильная часть – спина – не задействована. И тут я сообразил: упал – перевернись. Я перевернулся и кое-как встал.