Читать «Сообщение» онлайн - страница 56

«Сколько гордости жалкой, чтобы в обветшавшее море дважды…»

Сколько гордости жалкой, чтобы в обветшавшее море дваждыне входить. Царапает нёбо хлеб ржаной, и не лечит жаждыалкоголь. Неуютный случай. Скоро ливень ударит певчий.Там, вверху, за чернильной тучей, жизнь воздушная многолегче,чем положено одноногим и слепым – и в озонной дымкенеотложные реют боги – вроде чаек, но невидимки.Знаешь магию узнаваний средь огней и ангелов? Развене к магниту тянется магний? (К силе – свет, и молитва —к язве.)Откричусь когда, в глину лягу – успокой меня грубойгорсткойголубой средиземноморской (к соли – ночь, и голубка —к благу).Ночь блаженная, ночь кривая – ясной тьмой мое сердцедразнит.Дождь спешит в никуда, смывая всё. И молния с трескомгаснет.

«Неслышно гаснет день убогий, неслышно гаснет долгий год…»

Неслышно гаснет день убогий, неслышно гаснет долгий год,Когда художник босоногий большой дорогою бредет.Он утомлен, он просит чуда – ну хочешь я тебе спою,Спляшу, в ногах валяться буду – верни мне музыку мою.Там каждый год считался за три, там доску не царапал мел,там, словно в кукольном театре, оркестр восторженный гремел,а ныне – ветер носит мусор по обнаженным городам,где таракан шевелит усом, – верни, я все тебе отдам.Еще в обидном безразличьи слепая снежная крупанеслышно сыплется на птичьи и человечьи черепа,еще рождественскою ночью спешит мудрец на звездный луч —верни мне отнятое, отче, верни, пожалуйста, не мучь.Неслышно гаснет день короткий, силен ямщицкою тоской.Что бунтовать, художник кроткий? На что надеяться в мирскойстепи? Хозяин той музыки не возвращает – он и самбредет, глухой и безъязыкий, по равнодушным небесам.

«Говорил тарапунька штепселю: дело дрянь…»

Говорил тарапунька штепселю: дело дрянь.Отвечал ему штепсель: не ссорятся янь и инь.У одних на дворе полынь, у других герань.Мир прозрачный устроен просто, куда ни кинь.Вертихвостка клязьма спит, не дыша, в заливных лугах.Добивая булыжником карпа, пыхтит старик,и зубастый элвис, бегущий на трех ногах,издает с берцовой кости игрушечный львиный рык.И полночный люд, похоронный пиджак надев,наблюдает молча, пока за ним не следят:превращаются школьницы в дерзких и жалких дев,превращаются школьники в мытарей и солдат.Мы не верили ни наветам, ни вещим снам,а теперь уже поздно: сквозь розовый свет в окнеговорящий ангел, осклабясь, подносит намчашу бронзовую с прозеленью на дне.

«Лечиться желтыми кореньями, медвежьей жёлчью, понимать…»

Лечиться желтыми кореньями, медвежьей жёлчью, понимать,что путешественник во времени не в силах ужаса унять,когда над самодельной бездною твердит, шатаясь:«не судьба»,где уплывают в ночь железные и оловянные гроба.Кого рождает дрёма разума и ледостав на поймах рек?Кто этот странник недоказанный, недоказненный имярек,владелец силы с чистым голосом? Пускай бездомен, пустьпродрог,он с ней един, что Кастор с Поллуксом, что слёзы и роднойпорог.Когда в поту, когда в печали я вдруг слышу тихое «не трусь»,когда, мудря, боюсь молчания и света божьего боюсь —шурши ореховыми листьями, мой слабый, неказистый друг.Мигнешь – и даже эта истина скользнет и вырвется из рук.