Читать «Мы не должны были так жить!» онлайн - страница 373

ЯНОУХ: В твоём ответе мне многого не хватает. В 30-е годы, во время показательных процессов, советское руководство требовало от широких масс одобрения в форме резолюций трудящихся и их требований строго наказать виновных. Участвовал ли ты в таких собраниях и подписывал ли ты сам подобные резолюции? Не было ли у тебя сомнений, что это лживо, даже аморально, влиять таким образом на судей? Я думаю, что такие сомнения у людей возникали. Я вспоминаю, как мой отец в 50-е годы доверительно сказал мне, что его потрясли процессы в Праге и что всё это не может быть правдой. И если уж я начал вспоминать – тогда же мой отец сказал мне, это трагедия, что у окружающих его людей, как и у него самого, страха было больше, чем во время войны, во время фашистской оккупации. А, как ты знаешь, мой отец был храбрым человеком, он много лет был на подпольной работе, был узником Освенцима и Маутхаузена…

КОЛЬМАН: Такие собрания проводились преимущественно на крупных заводах, в высших школах и в некоторых научно-исследовательских институтах для создания впечатления, что эти процессы одобряют все слои населения. Я тогда работал в партийном аппарате, чьё одобрение было само собой разумеющимся, так что я не участвовал ни в одном из таких собраний и не подписывал подобных резолюций. Этим я не хочу сказать, что не стал бы их подписывать, если бы дело дошло до этого. Я искренне верил в подлинность обвинений и признаний обвиняемых! В связи с этим у меня не было угрызений совести, что общественное мнение требует сурово наказать коварных преступников. Ведь те из них, которых я знал лично, к тому же обманули моё доверие к ним, и я должен стыдиться моей доверчивости!

К тому же, как ты сам рассказал о твоем отце, те люди, которые сомневались в подлинности процессов или даже разглядели преступный замысел, не стали протестовать – они также молчали.

ЯНОУХ: Самой загадочной и самой отвратительной особенностью политических показательных процессов стало признание всех обвиняемых: старые большевики, которые с честью выдержали испытания каторгой и ссылкой, позднее стали ветеранами гражданской войны в Испании и гитлеровских концлагерей, вдруг и добровольно признаются в тяжелейших политических преступлениях, которые они никогда не совершали. И при этом клевещут на себя и на своих друзей. Ты можешь объяснить мне это? Ты же сам испытал это…

КОЛЬМАН: Этому есть различные объяснения, и я думаю, они все верны, а именно, в том или ином случае применялись различные методы. Конечно, можно лишь только делать гипотезы, ведь все жертвы были убиты; а их убийцы, из которых многие безнаказанно живут на пенсии в отставке, старательно сохраняют молчание. Некоторые люди утверждают, что некоторые из обвиняемых, которые дали против самих себя ложные, а иногда прямо-таки фантастические признания, были не те самые лица, а переодетые и загримированные актеры, которых ГПУ выбрало из числа своих узников и потом их ликвидировало, чтобы они в дальнейшем не смогли сознаться в этом обмане. Как мне рассказывали очевидцы, процессы проводились таким образом, чтобы публика находилась далеко от скамьи обвиняемых, что не позволяло рассмотреть и узнать обвиняемых. Но я все же считаю, что такой метод был связан с большими трудностями, так что его можно было бы применять только в единичных случаях.