Читать «Из записной тетради» онлайн - страница 2

До 1918 года я не понимал, как можно быть пораженцем. Потом понял отлично. Сравниваю обе логические цели. Одна хуже другой. Но при вполне последовательном оборонческом образе мыслей, мы неизбежно должны будем пожелать успеха и пятилетке, и «колхозам», и даже ГПУ.

Арман Каррель с оружием в руках сражался за испанскую свободу против армий французского короля. Байрон считал великим несчастьем английскую победу при Ватерлоо. Вольтер поздравлял Фридриха II с военными неудачами французов. У нас на пораженчество, казалось бы, есть несколько более прав.

На протяжении двух столетий два человека подняли вооруженное восстание против могущественной страны; оба обратились за помощью к ее «исконному врагу», который, впрочем, успел перемениться за время между двумя восстаниями. Первому из этих революционеров поставили памятники; второго — повесили. В честь первого слагали оды величайшие поэты мира; второго забрасывали грязью. Историк, верящий в имманентную справедливость, вероятно, признает, что геройское восстание Джорджа Вашингтона, в отличие от безумной попытки Роджера Кэзмента, шло по линии движения общечеловеческого прогресса. Историк, не верящий в имманентную справедливость, со вздохом повторит, что в политике успех дает возможность отличить подвиг от преступления... А преступление от «ошибки». Последнее верно также и для казнящих. Ибо часто (хотя и не всегда) оправдываются слова Мальбранша: «колдунов всего больше там, где их жгут».

«Но то, что жизнью взято раз, не в силах рок отнять у нас...» — Неужели? Рок ежедневно отнимает у нас то, что казалось взятым жизнью. Прежде в таких случаях мы все взваливали на «рудинщину», на «обломовщину», на «русскую жизнь», на «среду», которая заела половину героев нашей литературы. Теперь надо придумать что-либо другое. И красотой образа Рудина тоже нельзя будет никого прельстить: ни красотой безвольного начала, ни красотой баррикадного конца. Вдобавок иностранцам, я думаю, оно и не совсем понятно: безвольного Рудина Тургенев писал с Бакунина! Какие же у них в России волевые?

Тургенев писал Герцену:

«Враг мистицизма и абсолютизма, ты мистически преклоняешься веред русским тулупом и в нем ты видишь великую благодать и новизну, и оригинальность будущих общественных форм, das Absolute... Бог ваш любит до обожания то, что вы ненавидите, и ненавидит то, что вы любите, Бог принимает именно то, что вы за него отвергаете.,.» «Из всех европейских народов именно русский меньше всех других нуждается в свободе. Русский человек, самому себе предоставленный, неминуемо вырастает в старообрядца: вот, куда его гнет и прет, а вы сами лично достаточно обожглись на этом вопросе, чтобы не знать, какая там глушь и темь, и тирания. Что же делать? Я отвечаю, как Скриб: prenez mon ours, -возьмите науку».

Тургенев мало предсказывал и неохотно проповедовал, но почти всегда хорошо, потому что и предсказывал, и проповедовал он самые элементарные вещи, вроде: ученье — свет, а неученье — тьма. Он-то и оказался первым политическим мудрецом среди классических русских писателей. Снисходительная тонкая мудрость Тургенева еще недостаточно оценена.