Читать «Из записной тетради» онлайн - страница 6

В учебниках истории словесности его называют «реалистом»: он «принес правду в русскую литературу».

Почти наудачу:

«Господин был встречен половым, живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо...»

«Шум от перьев (в гражданской палате) был большой и походил на то, как будто бы несколько телег с хворостом проезжали лес, заваленный на четверть аршина иссохшими листьями...»

«Хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газетах при описании иллюминации, что «город наш украсился, благодаря попечению гражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых дерев, дающих прохладу в знойный день», и что при этом «было очень умилительно глядеть, как сердца граждан трепетали в избытке благодарности и струили потоки слез, в знак признательности к господину градоначальнику...»

Разумеется, не было и не могло быть ни таких газет, ни таких канцелярий, ни таких половых. Надоели школьные термины, но, если это «реализм», что такое «гротеск»? Гоголь правдивее Жуковского, как Домье правдивее, чем Мурильо. Настоящую правду привес в мировую литературу Толстой. Он и Крылова не признавал: выдуманный язык, выдуманные положения (тоже и у Лафонтена) — лиса сыра терпеть не может!..

«Для читателя будет не лишним познакомиться с сими двумя крепостными людьми нашего героя. Хотя, конечно, они лица не так заметные и то, что называют второстепенные или даже третьестепенные, хотя главные ходы и пружины поэмы не на них утверждены и разве кое-где касаются и легко зацепляют их, но автор любит чрезвычайно быть обстоятельным во всем, и с этой стороны, несмотря на то, что сам человек русский, хочет быть аккуратен, как немец...»

Любил поболтать — несмотря на «смех сквозь слезы», «необыкновенную скупость в изобразительных средствах» и все то, чему нас учили в гимназиях. Вся плохая часть русской литературы вышла из нескольких неудачных страниц Гоголя — это, в сущности, высшая ему похвала.

В своих «Reflexions on the Revolution in France» Эдмунд Бёрк доказывает, что революция погубила Францию своим неуважением к историческим традициям страны: «Вы начали плохо, так как начали с презрения ко всему, что у вас было. Вы затеяли торговлю без основного капитала. Если последние поколения в вашей стране представлялись вам лишенными блеска, вы могли пройти мимо них, обратившись к более отдаленной линии предков. Вы не должны были рассматривать французов, как народ, существующий со вчерашнего дня (as a people of yesterday), как нацию, состоявшую из низкорожденных тварей да освободительного 1789 года».

Слова эти точно вчера написаны. Но к чему, к кому надо было обратиться России? К декабристам? К первым годам царствования Александра? К Петру Великому?

Ни к кому в более отдаленной линии предков не обращались в 1789 году французы. Ни к кому не обращались за полтора года до того англичане. У революций своя историческая традиция (очень скверная), ни с какими историческими традициями не считаться.