Читать «Парижские подробности, или Неуловимый Париж» онлайн - страница 92

Михаил Герман

В книгах Мопассана вообще едва ли сыщешь злодея, до конца отвратителен только, вероятно, виконт де Ламар из романа «Жизнь», в нем – тот животный мужской эгоизм, который Мопассан знал изнутри и который умел презирать и в себе.

Этот сомнительный Bel-Ami, Милый друг, до сих пор недооценен как поразительно многогранно, тонко и даже изощренно выписанный персонаж. Его недостатки очевидны, – чудится, кроме похоти и карьеры, ничто его не занимает. Но не зря сказано: «Мы умираем, когда перестаем быть детьми». В этом смысле Жорж Дюруа вечен. Детство в нем неискоренимо, он так легко приходит в восторг, ему так нравится собственное возвышение, роскошь и деньги, что он даже перестает казаться циничным.

Что и говорить, он меняет женщин расчетливо и жестоко. Но есть ли хоть одна, в которую он не влюбляется пылко и безумно – хотя бы на час! Даже проститутка Рашель вызывает в нем не только похоть, но и восторг. В этом отношении он именно тот француз, для которого желание становится – пусть на мгновение – совершенным синонимом вечной любви. Это, вероятно, не плохо и не хорошо, но наблюдение Мопассана превосходно именно своей точностью. Он даже умеет сострадать, сам себе удивляясь: вспомните смерть Форестье, вспышку нежности к дряхлым и смешным родителям. И наконец, настоящую, долгую и глубокую страсть к госпоже Марель, к своей «маленькой Кло», чьи «завитки на висках» он не забывает никогда.

Мопассан в «Милом друге» незаметно дает урок терпимости и истинно французской снисходительности: люди, конечно, весьма далеки от совершенства, но жизнь, им подаренная, хороша и прекрасна. И это знаменитое французское «La vie est belle!», которым веет со страниц романов о плохих людях – романов, написанных человеком, невыносимо и постоянно страдавшим и так страшно умершим в больнице доктора Бланша, рядом с домом Бальзака в Пасси.

Да, он типично французский писатель, взыскующий не морали, но истины. И снисходительности. Он без всякого презрения пишет о мучительном страхе Дюруа накануне дуэли (которая окажется фарсом), он понимает его униженность нищетой. Он ведь пишет и о себе.

Порой, кажется, я вижу их в одном лице – Мопассана и его героя, слежу, как Дюруа (это самое начало романа) спускается по улице Нотр-Дам-де-Лоретт, выходит к Большим бульварам. «Он прошел мимо Водевиля и остановился против Американского кафе, подумывая, не выпить ли ему пива, – до того мучила его жажда». Всякий раз на Бульварах, проходя мимо огромного (семь залов) кинотеатра «Гомон-Опера» и глядя на это помпезное, мало изменившееся здание, я вспоминаю: это тот самый, слегка перестроенный театр «Водевиль», а в соседнем доме – от него ничего уже не осталось – было вожделенное «Американское кафе». Хочется пить, в кармане пусто, а «на четырехугольных и круглых столиках стояли бокалы с напитками – красными, желтыми, зелеными, коричневыми, всевозможных оттенков, а в графинах сверкали огромные прозрачные цилиндрические куски льда, охлаждавшие прекрасную чистую воду». Для меня герои любимых книг – и проводники по Парижу, и вечно живые персонажи. И кстати, тип Милого друга – «палача сердец» с ухоженными усами и ястребиным взглядом – и сейчас, и не так уж редко, можно встретить в Париже.