И предсказанье ночью темнойО встрече с призраком отцаЗажгло в душе неугомоннойОгонь надежды у мальца.Вот только время не спешило,А у него, как будто шило,Но часто, подбежав к окну,Он видел улицу одну.Октябрь сменился снегом пышным,Весной на реках таял лед.Как будто знал все наперед,Что вновь июнь придет неслышно.«Пуд с кепкой» быстро подрастал,Шутила мать – «мой капитал».
* * *
Глава II
В то утро медлил Питер сонный,Не торопясь, сводил мостыИ примерял костюм фасонный,Стесняясь дряхлой полноты.Над Медным всадником Фальконе,Оставшемуся в лексиконе,Отдавши дань Батурину,Развеял смело пелену.Из клочьев белого тумана«Исакию» слепил парик,Который к куполу приник,Кудряшки свесив, как сутану.Всяк прикрывает наготу,В пирах растратив красоту.В окошко эркера под крышей,Где сладко спал гардемарин,Скользнул к подушке лучик рыжий,Приплюснутый, как мандарин.Ресницы тронул деликатно,Щеки коснулся и обратно.В июне солнцу невдомек,Что кто-то поздно ночью легИз-за того, что «Пилигрим»,Ведомый капитаном Диком,Блуждал в тумане многоликом,Но был со злом непримирим.Как сладко знать в пятнадцать лет,Что выше чести счастья нет.
Алешка потянулся сладкоИ сонно приоткрыл глаза.Луч, словно яркая заплатка,По пледу медленно сползал.Указкой чиркнул половицу,Понятно и не ясновидцу:Блеснул на ручке у двери —Балкон, мол, быстро отвори.Пацан забыл про сладкий сон.Влекомый тайным предсказаньем,Заветной встречи обещаньем,Прокрался тихо на балкон.А тот, как мостик капитана,Плывет над волнами тумана.Бушует странный океан,Касаясь ног босых прохладой.То в центре вздыбится Титан,То обратится вмиг армадой.Вот остров среди волн возник,А в гавани пиратский бриг.«Веселый Роджер» на ветруЗатеял с чайками игру.Там вынырнул огромный кит,Хвостом разбивши в щепы ботик.За ним вздымается под клотикБелесый вал. Бушприт трещит.И в ярких солнечных лучахНет недостатка в мелочах.Но вдруг среди туманной пены,Как вечный странник Одиссей,Влекомый песнями сирены,Пацан услышал – «Алексей!»Знакомый голос так встревожен,Как сабля острая из ножен,Звенит с укором строгих нот —Где этот юный сумасброд?Неровной старческой походкойПрошаркал кто-то за спиной.С угрозой, явно напускной,Да и надеждою нечеткойПозвал парнишку еще раз,Как будто выполнил приказ.«Ах, ваша светлость, что за шутки!Не время в прятки нам играть».И, не впадая в предрассудки,Вошедший глянул под кровать.Там не найдя гардемарина,Слуга заметил, что перинаДавно покинута юнцом —Его любимым сорванцом.Улыбку спрятав за усами,Старик скосился на балкон,Где тюль от ветра бил поклон,То надувался парусами.Кто юн душой на склоне лет,Бывает счастлив без монет.
«Алешенька, ну, право слово!» —Старик прошаркал на балкон. —«Ты простудиться хочешь снова?Ведь есть шинелька без погон.И босиком… Что за напасти!Век будешь числиться в балласте».Глядит растерянно парнишка,Ведь он и впрямь в одних трусишках.Продрог, но это не беда,А вот Сергеич здесь откуда?Далась ему моя простуда?Бывал у нас он иногда.Но, чтоб без спроса и так рано…Воистину все это странно.«А мама?» – начал было он,Стараясь скрыть свое смущенье. —«Конечно спит! И вам, баронПора в кровать. Без возраженья!»Старик легонько подтолкнулМальца, пошедшего в загул,Пониже талии худой,Да так, что тот летел стрелой.С разбега плюхнулся в кровать,Плед натянув до подбородка,Лежал, поглядывая кротко,Не помышляя вновь вставать.Любой поймет и старика,Была бы твердою рука.Сергеич только тронул ус,Слегка парик седой поправил.Не то что гувернер-француз,Он вежлив был, но своенравен.«Ты, ваша светлость, не серчай.Но так вот жить: шаляй-валяй,Избави бог, – присягой связанИ соблюдать Устав обязан!Кто на Дворцовой повторял:«Служу Отечеству и флоту!»Что взял ты нынче за охотуУподобляться писарям.Бумагу пачкать по ночам,И рифмовать лучам-очам…»«Но я…» – гардемарин притих,Пытаясь совладать с собою.Прислушался – какой-то стихГлавенствовал над всей судьбою.Слова летали друг за другом,Как бабочки над майским лугом.Сливаясь в пестрый полукруг,Чаруя звуком нежный слух.Какое было наслажденьеОписывать глубокий взгляд,Что жег который день подрядИ поражал воображенье.В пятнадцать мы пылаем жарко,А в тридцать пять эмоций жалко.«Я знаю эту кутерьму…» —Сергеич с горечью добавил, —«Поймешь не сразу, что к чему,Игра жестокая, без правил».Он замолчал, припоминая,Как был влюблен в начале мая,Как осенью ушел в походИ верил, что зазноба ждет.Весной в Кронштадте их линкорПришвартовался на рассвете,И он в «парадке», при букете,Вбежал в знакомый сердцу двор…Порою души моряковСдают за кучку медяков.«Так что бросай свои амуры,Служи Отечеству, сынок.Забудь стихи и партитуры,Все будет, когда выйдет срок.Будь верен Родине и чести,Не поддавайся сладкой лести.Морское братство не пустяк,И флот не сборище бродяг».Глаза Сергеича блеснули,И на затылок сполз парик,К нему он так и не привык,Шутил: «Я в энтом, как в кастрюле».Моряк на берег списан был,И прикрывал у «кэпа» тыл.
