Читать «Джевдет-бей и сыновья» онлайн - страница 398

— Что тогда будет? — повторил Ахмет.

— Да-да, я тебя слушаю.

— Слушаешь, но так, будто я рассказываю сказку.

— Тогда я закурю. Ведь когда слушают сказки, сигареты не курят?

— Страшно подумать, что будет, если я перестану верить в искусство!

— Да, для тебя как для художника это было бы очень плохо.

— Нет, ты не понимаешь. Какое там «плохо»! Это будет настоящая катастрофа. И вот сейчас я боюсь, что это может случиться. Боюсь, потому что Хасан, наверное, был прав, когда говорил, что этими картинами революции не сделаешь. — Ожидая ответа, Ахмет немного помолчал, потом, занервничав, встал. — Скажи мне, что ты думаешь? Прав Хасан? Скажи, что неправ!

— Скажу, если хочешь. Хасан неправ!

Ахмет начал расхаживать по комнате. Потом остановился, посмотрел на картины и прошептал:

— Какой в них смысл?

— А как же твои теории искусства?

— Мне казалось, что они не только мои, но и твои тоже. Кто, в конце концов, пишет диссертацию по истории искусства?

— Да, но моя тема — архитектура. А произведения архитектуры, знаешь ли, не вызывают сомнений в своей полезности. Особенно если речь идет об османской архитектуре. Не думаю, что какому-нибудь архитектору османских времен случалось сомневаться в нужности, скажем, мечети. Если он и сомневался в чем-нибудь, так это в том, красиво ли, соразмерно ли выглядит его творение. Но у тебя-то проблема совсем другого рода. Ты не веришь, что твои картины вообще нужны!

— Да, — с безнадежностью в голосе сказал Ахмет. — Как же быть?

— То-то же! А кто смеялся над заботой османских архитекторов о целостности?

— Ты мстить будешь или по-дружески мне поможешь?

— Я скажу, что думаю.

— Говори.

— Когда к тебе приходят такие мысли, гони их прочь. Или не гони, но тогда уж иди до конца.

— И что тогда?

— Бросишь живопись. А может, начнешь рисовать по-другому — вернешься, например, к деревенским сюжетам.

— Чем так, я уж лучше уйду в политику.

— Нет, по-моему, ты неправильно ставишь вопрос. Проблема ведь заключается в том, что значит быть реалистом. — Илькнур улыбнулась. — Но я поняла, почему ты так взволнован. Ты беспокоишься из-за того, что решил помогать Хасану и работать в его журнале.

— Как ты можешь такое говорить!

— Послушай. Почему ты решил работать в журнале? Потому что решил, что взгляды этих людей тебе близки, потому что Хасан попросил, и ты подумал, что отказаться было бы не по-мужски, и так далее. По-моему, это всё не так уж важно. А тоскливо тебе сейчас потому, что ты, согласившись работать в журнале, показал, что признаешь правоту тех, кто призывает к «активным действиям», и сам решил приступить к этим самым действиям — или, по крайней мере, заняться чем-то таким, что выглядит более полезным и нужным, чем живопись. Почему ты чувствуешь потребность в этом? Потому что они, — Илькнур указала рукой на картины, — не кажутся тебе нужными и полезными, потому что живопись не может быть для тебя всем. Так?

— Предположим, что так.