Читать «Assassin’s creed: forsaken (Кредо убийцы : покинутый)» онлайн - страница 177
Оливер Боуден
1
В сражении при Монмуте в семьдесят восьмом Чарльз, вопреки приказу
Вашингтона атаковать отступающих англичан, отступил сам.
Что он думал при этом, я не могу сказать. Может быть, он считал, что противник
превосходит его численно, или полагал, что отступление отрицательно скажется на
отношениях Вашингтона и Конгресса, и командующий, наконец-то, будет отстранен. В
общем-то, по большому счету, причины этого поступка были не важны, и я никогда его не
спрашивал.
Знаю только, что Вашингтон приказал ему атаковать, а он сделал наоборот, и
результатом стал стремительный разгром. Мне говорили, что к этой битве приложил руку
Коннор, помогший повстанцам удержать позиции, а Чарльз отступил прямо на порядки
Вашингтона и в словесной перепалке с командующим употребил довольно крепкие
выражения.
Я легко мог это представить. Я помнил того молодого человека, с которым много
лет назад я познакомился в гавани Бостона, помнил, с каким благоговением он смотрел на
меня и с каким презрением, свысока, на всех остальных. С тех пор, как он был обойден
должностью главнокомандующего Континентальной армией, его недовольство
Вашингтоном терзало его, как открытая рана — все сильней и сильней, без надежды на
избавление. Мало того, что он дурно отзывался о Вашингтоне при любом удобном случае,
очерняя его во всех смыслах и как человека, и как командующего, но он занялся
интригами еще и в переписке, стараясь перетянуть на свою сторону членов Конгресса.
Правда, отчасти его ретивость вдохновлялась верностью Ордену, но все равно она
подпитывалась личным раздражением от того, что его обошли когда-то. Чарльз мог бы
получить отставку в британской армии и стать во всех отношениях американским
гражданином, но ему было свойственно очень британское чувство превосходства, и он
очень остро чувствовал, что должность главнокомандующего принадлежит ему по праву.
Я не могу упрекать его за то, что он примешивал к этой истории личные мотивы. Кто из
рыцарей, впервые встретившихся когда-то в таверне «Зеленый Дракон», был свободен от
этого? Наверняка не я. Я возненавидел Вашингтона за то, что он сотворил с деревней
Дзио, но его руководство революцией, трезвое порой до безжалостности, не несло на себе
отпечатка жестокости, насколько мне было известно. Он не приписывал себе чужих
успехов, и теперь, когда, несомненно, война близилась к концу, разве мог его кто-нибудь
назвать иначе, чем героем?
В последний раз я виделся с Коннором три года назад, когда он оставил меня
одного возле Вашингтона. Одного. Без посторонних. И хотя и постаревший и не такой
прыткий, как прежде, я все-таки получил возможность отомстить за все, что он сделал с
Дзио, и мог наверняка «отстранить» его от командования, но я не тронул его, потому что
во мне уже было сомнение: не ошибся ли я на его счет? Наверное, пришло время сказать:
я ошибся. Это человеческая слабость — видеть изменения в себе и полагать, что
остальные при этом не меняются. Пожалуй, в этом и была моя ошибка с Вашингтоном.
