Читать «Assassin’s creed: forsaken (Кредо убийцы : покинутый)» онлайн - страница 147

Оливер Боуден

Первое, что я услышал сегодня утром, был крик. Крик Дженни. Она вошла в кухню

и увидела Холдена, повесившегося на веревке для белья.

Еще до того, как она вбежала ко мне в комнату, я понял — понял, что произошло.

Он оставил записку, но в этом не было необходимости. Он убил себя из-за того, что с ним

сделали коптские жрецы. Всё было просто и предсказуемо, и всё-таки не верилось.

Я знаю со времен смерти отца, что состояние оцепенения есть верный признак

грядущей душевной боли. Чем более подавленным, потрясенным и оцепеневшим

чувствует себя человек, тем дольше и сильнее будет скорбь.

Часть IV

1774 год,

Шестнадцать лет спустя

12 января 1774 года

1

Я пишу это на исходе наполненного событиями вечера, и в голове у меня вертится

только один вопрос. Неужели это правда, и…

У меня есть сын?

Я не вполне уверен в ответе, но есть свидетельства, и, пожалуй, самое неоспоримое

из них — это предчувствие; предчувствие, которое беспрерывно изводит меня, дергает за

полы сюртука, словно настойчивый нищий.

Это не единственное бремя, которое я несу, нет. Бывают дни, когда я чувствую, что

сгибаюсь в три погибели от воспоминаний, сомнений, раскаяния и горя. Дни, когда я

чувствую, что эти призраки никогда не оставят меня в покое.

После того, как мы похоронили Холдена, я отправился в Америку, а Дженни

возвратилась в Англию, на площадь Королевы Анны, где и поныне проживает всё в том

же неизменном девичестве. Безусловно, она сделалась предметом бесконечных домыслов

и сплетен насчет ее долгого отсутствия, и также безусловно ей на это наплевать. Мы

переписываемся, но как бы ни хотелось мне сказать, что преодоленные сообща передряги

сблизили нас, однако неприкрашенные факты говорят об обратном. Мы стали

переписываться, потому что мы оба из рода Кенуэев и понимали, что не должны терять

друг друга. Дженни больше не оскорбляла меня, так что в этом смысле, полагаю, наши

отношения улучшились, но письма наши были скучными и формальными. Мы и так с ней

были людьми, которым страданий и потерь выпало в избытке и хватило бы на добрую

дюжину судеб. Что же после этого нам было обсуждать в письмах? Ничего. Вот «ничего»

мы и обсуждали.

И в то же время — я оказался прав — я тосковал по Холдену. Я никогда не

встречал человека более замечательного, чем Холден, да уже и не встречу. Но даже его

стойкости и сильного характера оказалось недостаточно. У него отняли его естество. Он

не смог с этим жить, не смог согласиться, и поэтому дождался моего выздоровления и

покончил счеты с жизнью.

Я глубоко по нему печалился и, вероятно, всегда буду, и еще я мучился из-за

предательства Реджинальда — из-за тех отношений, что у нас с ним когда-то были, и из-за

лжи и обмана, на которых была выстроена вся моя жизнь. И мне было горько сознавать, в

кого я превратился. Боль в боку так и не прошла до конца — приступ наваливался всегда

внезапно — и несмотря на то, что я никак не желал, чтобы мой организм старел, именно

это он и делал. В ушах и в носу проклюнулись мелкие пружинистые волосики. Как-то