Я помню окрик в рокоте лебедок,тяжелый шелест жаркого зерна,рядами бочки и на бочках деготь,и деготь солнцем плавила весна.Я помню кости черной эстакадыи бурный дым… О, в дыме не найти,кому они последнею наградойза светлые привольные пути. Здесь — в раскаленных дереве и стали,без горечи, без страха и тоскилюбили, верили и умиралилукавые морские мужики.Я помню сладкие цветы акацийи пыль, и соль, и розовый туман,и острый парус — ветренный искательненарисованных на карте стран.Я помню степь — ковыль косою русойи шорох волн, и желтый лунный круг,когда руке так радостно коснутьсядоверчивых и боязливых рук. О, власть весны! Язык любви и встречи:единственный — он так священно прост,когда над городом весенний вечери между звезд раскинут млечный мост.Я помню город. Я давно отрезанот стен его границами людей,но сколько раз — под строгий рокот леса, под шорох медленных чужих полей я повторял — Одесса!
«Воля России». 1929. № 7
ПУТЕШЕСТВЕННИК
I
Не нужен мне стрелок стуки поезда рокот мерный:я ночью найду в портусветящиеся таверны.Там негр — корабельный кок,там рыжий матрос французский,малаец — больной Востокв глазах его злых и узких.Отбросив и гнев и лесть,о бурях, поломках мачты,о том, что ушло и есть,бормочут сквозь дым табачный.Пусть в лампах коптят огни,пол рваной покрыт рогожей,встречает любой из нихсуровость Судьбы без дрожи.И с ними без дней и рельсот слов и несвязных тостовя вижу: безумный рейсза кладом на Черный остров.
«Своими путями». 1925. № 11
II
Распахнул у рубахи ворот,сбросил рваное кепи прочь…Мокрый ветер пригонит скороиз-за моря слепую ночь.В ночь дождливую ветер плачет,тушит гавани полукруг;в море — волны, патруль рыбачий,крики, выстрел… и сердца стук!Резкий выстрел — ненужно поздний;весла гнутся стальной рукой.Близок берег, и дразнит ноздризапах водоросли морской.Море спрячет: в песке шершавомсмоет лодки глубокий взлет…Завтра в гавани пестрым тавромон любую с собой возьмет!
