Читать «Донская повесть. Наташина жалость (Повести)» онлайн - страница 71
Николай Васильевич Сухов
И полицейский подчинился.
Часа через два, когда Яков Коваль, отирая фартуком пот с лица, закуривал — в шипение горна ворвался бешеный колокольный трезвон:
Бом-бом, дилинь-бом-дилинь-дилинь-дилинь-бом…
«Что такое? — Яков прислушался. — Архиерея, что ли, встречают? Пасха прошла, а по-пожарному так вроде бы не звонят».
А по хутору в это время, поднимая пыль столбом, шла полусотня казаков — карательный отряд, вызванный следователем. Впереди, на поджаром дончаке, помахивая плеткой, гарцевал уже немолодой есаул с узким испитым лицом. Всадники — почти все с урядницкими лычками — подбоченясь, орали песни:
За отрядом гурьбой мчались ребятишки, собаки. Из хат — взглянуть на служивых — выбегали бабы, старики, девки. Старики подпирали спинами ворота, нахлобучивали козырьки фуражек; а девки, округляя завистливые глазки, хихикали в платочки, высматривали румяных урядничков.
Коваль, стоя у дверей, глядел, как с заречешной улицы мимо кузни, будто и в самом деле на пожар, бежал в хутор народ. Седой одноногий дед вымахивал на костыле по целой сажени, болтал черными медалями. С громким визгом его обгоняли пестроголовые девки, ребята. Коваль в недоумении пощипал паленую бородку, потрогал ушибленный бок и вернулся к горну. Стукал молотком, а сам то и дело посматривал на двери. С перехода двое вооруженных вели под руки сгорбленного Степана Ильича.
У старика от перепуга не поднимались ноги, и он, волочмя передвигая их, разгребал по дороге пыль. Надвинутая на лоб фуражка закрывала все его лицо — торчала одна бороденка. Он часто спотыкался, но его поддерживали усатые урядники, не давая упасть. У Коваля защемило под ложечкой. Вот тебе и трезвон!.. Долгим, меряющим взглядом он посмотрел на линию садов, тянувшихся вдоль речки, на глубокие огородные канавы — прямо от кузни. Но тут же почувствовал, как сзади его жгут глаза полицейского. Он повернулся: тот, словно бы поняв его мысли, не спускал с него стерегущих глаз. Коваль молча нагнулся к наковальне, и молоток в его руке уже без прежней ловкости заходил по раскаленной полоске.
А подле правления в это время толпились люди. Лезли в двери, толкались у крыльца, лепились подле окон, уставляя в стекла платки и бороды. Смех, гвалт, говор. Андрей-батареец, как затравленный зверь, стоял посреди комнаты, водил вокруг себя большими испуганными глазами, рассматривая суетливых карателей. Его громадные руки не находили себе места и поминутно перекочевывали из брючных карманов в пиджачные и обратно. За столом, разглаживая слипшиеся от пота волосы, сидел есаул — начальник карательного отряда. Когда ввели Андрея, он даже привскочил: «Вот так дюк!»
— Снимай штаны и ложись! — равнодушно приказал он и заостренной спичкой принялся выковыривать из-под ногтей.
Андрей, не поднимая головы, повел одним глазом по окнам: в них сплошь торчали лица любопытных, молодые, старые. Андрей знал, что это его же хуторяне.
