Читать «Записки молодого варшавянина» онлайн - страница 73
Ежи Стефан Ставинский
— Да здравствует Шекспир, пан поручник! — воскликнул я с деланной веселостью.— А путешествие через Германию?
— Заняло три недели,— ответил Ромек небрежным тоном, словно речь шла о безделице.— Из-за бомбежек поезда ходят нерегулярно.
В ответ на такую скромность мне оставалось лишь самому проявить как можно большую скромность: кисло улыбнувшись, оставить их вдвоем.
— Отведешь пана поручника к Сатане,— сухо распорядился я.— А он свяжет его с кем надо. Желаю успеха, пан поручник. Вы явились в горячую пору. Они пробуют раздавить нас.
— После бездействия в лагере — это живительная обстановка,— улыбнулся Ромек.— Я все еще не могу поверить, что я уже здесь, с вами. Мне хотелось бы начать действовать как можно скорее.
— Вы покинули самое надежное убежище во всей гитлеровской империи,— сказал я.— В офицерских лагерях для военнопленных живут спокойно даже евреи.
— Именно поэтому я и уехал оттуда,— ответил он.— Там немцы соблюдают женевскую конвенцию, а здесь убивают всех подряд. Такая несправедливость невыносима!
Я написал заявку о выдаче Ромеку документов, условился с Терезой и вышел. В этот день жизнь казалась мне пустой, несмотря на то, что я беспрерывно что-то делал. Мой соперник был из числа людей-монолитов, а они всегда пробуждали во мне зависть. Служение Родине было для них понятием всеобъемлющим и не подлежащим обсуждению: Родине следовало отдать даже жизнь и они никогда не проявляли страха, выполняли любой, даже самый безумный приказ, готовы были по собственной инициативе совершить самый отчаянный, самый смелый поступок. Устремленные лишь к одной цели, они никогда не совершали подлостей и не позволяли себе поддаваться страху. Это было еще одно поколение порабощенного и угнетенного народа, который ради сохранения духа был вынужден провозгласить смерть на поле брани величайшим благом. Это были наследники Польши шляхетской, Польши романтической и Польши мученической, Польши-твердыни и Польши подавленных восстаний. Недалекие в своих убеждениях, националисты поневоле, уверенные в духовном превосходстве поляков, они сражались за Польшу, образ которой вынесли из прочитанных книг. Это была Польша гусаров и девиц из дворянских гнездышек, Польша мазурки Домбровского и смерти князя Юзефа в водах Эльстера, Польша подхорунжих из «Ноябрьской ночи» и мелкопоместной шляхты, сложившей головы на берегах Немана во время январского восстания. Целиком поглощенные идеей независимости, они не умели и не хотели видеть социальных проблем, от которых, как они утверждали, несло миазмами востока: ведь их-то не притесняли, и голод им тоже в глаза не заглядывал.
Со дня приезда Ромека моя жизнь очень изменилась. Работа в условиях конспирации развела нас в разные стороны, и в следующий раз я увидел его лишь спустя несколько месяцев на одном из собраний, где было довольно много народу. Он весь так и светился энергией, желанием действовать. Терезу, однако, я видел почти ежедневно. Боясь, что Ромека могут искать у нее, мы перенесли наши деловые свидания из ее дома в другое место. Но гестапо появилось в поисках беглеца не у нее, а у матери Ромека в Кельцах, и, конечно же, безрезультатно, поскольку он ни разу там даже не показал носа. Между мной и Терезой установился молчаливый уговор — мы никогда не говорили о Ромеке.