Читать «Записки молодого варшавянина» онлайн - страница 72
Ежи Стефан Ставинский
— Мы бежали из лагеря втроем,— сказал он.— Те двое тоже ищут связи с организацией через старых товарищей. Я знал, что Терезочка не может остаться в стороне. Она слишком благородна и непримирима.
Он взглянул на Терезу с такой любовью, что у меня внутри все перевернулось.
— Вас могут искать здесь, пан поручник,— сказал я, немедленно приняв тон командира, понимающего свою ответственность.— У вас же с Терезой была постоянная переписка.
— Я сейчас же исчезаю отсюда! — согласился он.— Но должен же я был хоть посмотреть, как живет моя Тереза...
Я взглянул на Терезу. Она опустила глаза. Положение ее было не из завидных, за свое благородство она расплачивалась сейчас мучительными переживаниями. Ромек нежно взял ее руку и поцеловал с почтением и галантностью, которую, как видно, сумел сохранить в лагере наряду с другими добродетелями. Мы здесь уже давно не целовали рук нашим девушкам, относясь к ним как к товарищам по борьбе. К сожалению, даже самая боевая девушка-солдат, готовая стрелять и погибать, тоже в конце концов не устоит перед цветами, нежным лобзанием рук и вообще перед всей этой довоенной галантностью. Мой соперник, явившийся как привидение с того света, в этом отношении был для меня опасным противником. Хоть проклинай ротозейство лагерных стражников!
— Вы не сказали, каким образом вам удалось бежать,— поспешил напомнить я, чтобы прогнать от себя гнусные мысли.
— Да тут не было ничего особенного, — улыбнулся Ромек.— Мы просто вышли через ворота. Двое оставались узниками, а третий переоделся стражником.
— Но откуда же вы взяли мундир, винтовку, документы?
— Мундир из полотна, винтовка из деревяшки, документы нарисовали тушью,— пояснил он.— Когда столько лет сидишь, от отчаяния можно сделать все.
Тереза украдкой поглядывала на Ромека, сопоставляя свое представление о нем с живым человеком. Должно быть, она испытывала сейчас тяжелое потрясение: то, что до сих пор было идеей, долгом и достойным чести самопожертвованием, обернулось вдруг носом, губами, ногой и, что хуже всего, мужчиной, который слишком долго постился. Я попытался представить себе мою любимую, мою Терезочку, эту монашку по призванию, в объятиях изголодавшегося самца… От ужаса кровь ударила мне в голову.
— Должен признаться, я был инициатором этого побега,— продолжал Ромек.— И обязан этим Терезе. Ее письма ободряли меня. Они не только поддерживали во мне жизнь, они не позволяли мне опуститься, поддаться лагерной депрессии. Я черпал в них силу, надежду, веру, и мне было наплевать, что в обед нас кормили жидким супом или что нам дали слишком мало картошки на ужин. Когда меня одолевало малодушие, я вынимал ее письма, читал их от первого до последнего, и мне снова хотелось жить, действовать, бороться... Поэтому наш побег удался. Я стал играть в лагерном театре, чтобы все там подготовить для побега. Немецкий мундир я сделал из костюма Офелии.