Читать «Человек из музея человека» онлайн - страница 8

Все эти дни читал книгу папы¹ «Франция от истоков до Столетней войны» —и восхищался его живостью и простотой. Но в описательной части он несколько злоупотребляет деталями и собственными именами — дух Ecole des Chartes! Мне понятно, как можно увлечься изучением истории. Но трудно историку быть оптимистом.

30.10. Холодно. Темно. Славный осенний ветер дует на воле, — такие ветры я всегда любил (почему: «любил»? — и сейчас люблю. Говорю о себе как о покойнике, и, пожалуй, преждевременно). Где-то, как будто в нижней камере, кто-то рыдает, долго, безнадежно. Кто-то совсем молодой, судя по голосу, но до меня все доносится очень глухо. Страшная штука — тюрьма (не для меня, но я это понимаю). Нет ей оправдания.

Сегодня окончил обе греческие книги (грамматику и упражнения). Какой прекрасный язык! И хотя запас слов у меня еще очень беден, но я как будто ухватил дух языка и смогу (со словарем) разобраться в любом тексте. Потратил я на это всего восемь недель (точно!), работая в среднем по два с половиной — три часа в день. Из самолюбия чувствую большое удовлетворение. Какое тщеславие! Но это же чувство заставляет меня решать шахматные задачи и задачи по бриджу из журнала «Жэрб» (только на кроссвордах я часто спотыкаюсь) . Хочу увериться, что серые клеточки неплохо работают. Математический ум...

1: Тебе тридцать три года. Прекрасно умереть в таком возрасте. Христос умер тридцати трех лет, и Александр Македонский тоже. Пушкин был убит тридцати шести. Есенин покончил с собой в тридцать. Я вовсе не собираюсь сравнивать тебя с этими личностями, просто хочу тебе сказать, что другие в твои годы уже завершили свою жизнь, выполнили свое предназначение. Такого предназначения у тебя не было, но и тебе тоже предстояло как-то завершить жизнь, постичь ее смысл. И я считаю, что ты тоже все сделал и прибавить к жизни тебе уже нечего. Но постиг ли ты ее смысл? Оглянись на себя, и ты поймешь, что смысл твоего становления — в очеловечивании.

Ты удивляешься? Что ж, давай хоть вкратце напомню тебе твое прошлое.

Мальчиком ты был слишкохМ умен, слишком бесстрашен и слишком впечатлителен. Такие никогда не останавливаются на полпути. Ты мог бы покончить с собой, как твой друг Кютт или Орлов, пойти в монастырь, как Иртель. Можно было бы и спиться, как Кангус. Но ты нашел четвертый выход: стал монстром. К семнадцати годам ты научился отгораживаться от всего блистательным равнодушием. Да, ты еще сохраняешь любопытство к жизни, любовь к развлечениям, но все это очень поверхностно, ты никого не любишь, не любишь жизнь, не любишь даже самого себя, и ты ничего не принимаешь всерьез. Для тебя весь мир, вся жизнь — только занятная игра, правда, игра всерьез, но не больше. И это не поза, ты искренне так думаешь. Помнишь 1927 год? Ты чуть не утонул в бурю на Чудском озере; один, ночью, на маленькой лодке. Ты думал, что погибнешь, но бурно веселился, борясь со шквалом, ты хохотал, чувствуя свою власть над бурей и бросая вызов смерти.