Читать «Человек из музея человека» онлайн - страница 23

И еще была в нем черта, которую отмечают многие его друзья: он был деятелен в самом лучшем, творческом смысле этого сухого слова.

Воскресный день. Гимназия. Никого нет — отдых. Но в одном классе собирается кружок гимназистов — любителей латинского языка. Староста кружка — Борис Вильде. Не пропускает ни одного занятия.

Сорбонна. Труднейший курс,— потом мы узнаем, что из ста с лишним студентов экзамен выдержали сорок человек, среди них Борис. Но ему все мало: он посещает вечернюю школу рекламы,— может быть, пригодится для заработка, хотя уже работает по девять часов в день бухгалтером и приводит в порядок запущенную отчетность, за что и получает премию к Новому году.

Об этих качествах — целеустремленности, настойчивости, даже упорстве — рассказывают все сверстники и друзья. Конечно, можно было бы привести еще много свидетельств — все записано подробно! — можно было бы за руку вывести на эти страницы и красавиц кузин, сестер Голубевых, неизменных подруг Бориса: с ними катался на санках с гор, танцевал у елки, бегал на коньках, а старшей, Вере Михайловне, читал свои стихи и тайком носил записки ее жениху. Можно было бы рассказать, что, несмотря на все трудности, были и детские радости-праздники, прогулки, ранние романы...

Но от соблазна подробно описывать то, что всегда вызывает ответное: «Как? И у них — тоже?..» — меня удержало письмо Ирэн Вильде от 30 августа 1970 года:

«Единственное мое опасение — чтобы Вы не слишком сосредоточились на юности Бориса в Эстонии, где Вы, разумеется, собрали больше всего свидетельств современников. Он уехал оттуда еще совсем молодым, да и тамошняя жизнь ничем не помогла ему стать самим собой. Правда, и во Франции он по-настоящему не нашел бы себя, если бы не война, не чудовищное поражение с «постыдной капитуляцией» и если бы он не включился немедленно в подпольную работу, которая открыла ему самому его истинную сущность и в то же время отдалила его от близких. Но не мне указывать Вам на то неизмеримое расстояние, которое он прошел от эксцентрических выходок своей трудной юности в Эстонии до той духовной высоты, на которую он поднялся в «Диалоге», написанном в одиночке тюрьмы Фрэн».

Конечно, жаль опускать ребяческие шалости тех дней — о них так хорошо вспоминает одна из его приятельниц. Как, поссорившись с ним, она сказала: «Теперь эти двери для вас закрыты!» — и как через несколько дней, испугавшись шума под окном — третий этаж! — она выглянула и верхом на трещащей вывеске булочной увидела Бориса с букетом: «Гони природу в дверь, она войдет в окно!»

«Разве на него можно было сердиться? Провожая меня на вокзал, вдруг вскочил в вагон без билета — решил доехать до Тапы, где была пересадка. Вошел контролер, и Борис невозмутимо протянул ему коробку моих пирожных,— кто же после этого спросит билет? »

И все же пора перейти от «эксцентрических выходок его трудной юности» к годам странствий — сначала в Германии, где Борис впервые узнал, что такое фашизм, потом — во Франции, где, окончательно утвердив себя в жизни и пройдя сложный и нелегкий путь, он нашел себя в борьбе именно с этой предельной бесчеловечностью — с фашизмом.