Читать «Человек из музея человека» онлайн - страница 13

Сколько необходимых книг достал для меня добрый Жак, с какими замечательными людьми он меня познакомил!.. У него в доме мы принимали Ирэн, сюда часто приезжала на своей маленькой машине Эвелина... Да, у меня там был «свой дом»— свой письменный стол, своя русская машинка, а по утрам, за завтраком, мы, двое старых людей, умилялись сходству воспоминаний о нашей неповторимой — во всех смыслах слова — молодости с Эдит: по ее рассказам он запомнил до мельчайших подробностей все наши приключения в те первые годы революции, о которых я еще когда-нибудь напишу... Как моя подруга должна была любить нашу молодость, если она так сумела передать ее дыхание своему другу. Вот она улыбается мне с фотографии над моим московским столом, и я знаю, что она радовалась бы неожиданной свежести нашей «реликтовой» памяти...

И еще я знаю, что она полюбила бы Эвелину и мы часто бывали бы вместе...

И снова, в который раз, слышен голос из «Диалога»:

«30 октября 1941 года... Хочу тебе сказать, что другие в твои годы уже завершили свою жизнь, выполнили свое предназначение. Такого предназначения у тебя не было, но и тебе предстояло как-то завершить свою жизнь. И я считаю, что ты тоже все сделал и прибавить к жизни тебе уже нечего. Но понял ли ты ее смысл? Оглянись на себя, и ты поймешь, что смысл твоего становления — в очеловечивании. Ты удивляешься? Что ж, давай хоть вкратце напомню тебе твое прошлое...

Мальчиком ты был слишком умен, слишком бесстрашен и слишком впечатлителен. Такие никогда не останавливаются на полпути...»

3

— Он всегда любил купаться «где опаснее», отлично плавал, ходил на лодке под парусом и на веслах, занимался гимнастикой, джиу-джитсу...

Мы идем по Супи-Линн — «Суповому городу» в Тарту, где улицы называются «Картофельная», «Бобовая», «Гороховая». И только одна — Ленину — Ольховая, и на ней — двухэтажный дом и со двора вход в мансарду, где жил с матерью и сестрой гимназист Боря Вильде.

Все как было: со мной — свидетель тех дней, профессор Вальмар Адамс. Мы останавливаемся у лестницы, он прерывает рассказ о спортивных талантах Бориса и, удивленно подняв брови, с европейской нелюбовью — заходить незваным в чужой дом — спрашивает:

— Вы и наверх хотите подняться?

Но все же поднимаемся наверх, входим в большое чердачное помещение — не то прихожая, не то бывшая кухня. Перед нами — закрытая дверь.

— Вы и сюда хотите войти? — еще недоуменнее подняты брови.

Но я уже стучу, тихо, но решительно, чувствуя, что начинает воскресать та давно ушедшая жизнь.

Борис Вильде, 4 года. 1912 г.

Двери открывает немолодая женщина и удивленно, но приветливо смотрит на нас, а профессор Адамс объясняет ей по-эстонски, что с ним «москва кирьяник»— московский литератор (в подтексте: «Так что извините за бесцеремонность!»), и нас впускают в две смежные, очень тесные комнатушки.