Читать «Человек из музея человека» онлайн - страница 106

Рита Райт-Ковалева

Капитан, допрашивавший Аньес, спросил, узнала ли она этого человека. Она ответила утвердительно. «А здорово он изменился тут у нас?»—ухмыляется нацист.

Борис никогда и никому не рассказывал, что ему пришлось вынести в первые дни после ареста. Он только сказал Ирэн на свидании: «Да, раза два избили...» Но выпытывать гестаповцам ничего не пришлось: твердо стоял на том, что всем руководил он, а остальные только делали то, что он им приказывал.

Говорил он по-немецки настолько блестяще, что однажды, задолго до ареста, он с товарищами вышел из музея после комендантского часа и, когда их остановил немецкий патруль, Борис так отчитал начальника патруля, так отлично сыграл роль немецкого «чина» в штатском, что фашист, вытянувшись в струнку, только повторял: «Простите, господин офицер, виноват...»

До того как Аньес перевели во Фрэн, она сидела в старой тюрьме Шерш-Миди, в одиночке, без передач, на хлебе и воде. Но все же ей посчастливилось: тюрьма была ветхая, изоляция — неполная, охрана — ленивая, и она заочно познакомилась со многими своими соседками — молодыми француженками, которые часто сменялись и исчезали, кто на немецкую каторгу, кто — в небытие.

Душой этой тюрьмы, утешителем и опорой заключенных был молодой моряк — Онорэ д’Эстьен д’Орв, которого в тюрьме знали под именем Жан-Пьер.

Его портрет в «Истории Сопротивления»— рядом с портретами Бориса Вильде и Пьера Броссолета, того самого Броссолета, который до 1 марта 1944 года продолжал дело группы Музея Человека.

Д’Эстьен д’Орв не успел связать свою судьбу с группой Вильде: он прибыл во Францию по заданию де Голля в сочельник 1940 года. Он должен был связаться с Жермен Тийон, одной из сотрудниц Вильде,— мы встретимся с ней вплотную, когда начнется суд и Жермен, чудом оставшаяся вне подозрений, будет хлопотать о помиловании своих друзей. Она рассказывает о неудавшейся встрече с «Жан-Пьером»:

«Мне назначили свидание с офицером, его называли Жан-Пьер. Я пришла на это свидание, но Жан-Пьер не явился, и немного позже я узнала, что он был арестован при неизвестных обстоятельствах. Месяцев шесть спустя, когда мои друзья из Музея находились в тюрьме Шерш-Меди, я узнала из их записок, тайно переданных на волю, что Жан-Пьер, морской офицер,— виконт Онорэ д’Эстьен д’Орв».

Снова рассказывает Аньес Эмбер:

«Шестнадцатое апреля 1941 года. Первое утро в тюрьме. Свет проникает в мою камеру через крохотное окошечко, пробитое высоко в стене. Все кажется еще грязнее, чем с вечера. Без четверти восемь. И вдруг — ясные женские, почти детские голоса: «С добрым утром, Сильвия, с добрым утром, Рене, с добрым утром, Жозетт. Ты хорошо спала, Люс?»

Как весело, как молодо звучат голоса. Да где же я — в тюрьме или в пансионе?

И вдруг — мужской голос: «Наверно, уже пора!»

И все голоса — в унисон — двадцать, тридцать голосов:

«С добрым утром, Жан-Пьер!»

И мужской голос отвечает:

«Равнение на флаг!»

И свистит, подражая сигналу к подъему флага. Минута молчания, и голоса негромко затягивают «Марсельезу».

Нет, я ничего не понимаю в тюремной жизни. Как они познакомились, почему называют друг друга по именам? И где это знамя, этот флаг? Может быть, все они в общей камере, только я — в одиночке? Разговор продолжается, но вдруг слышен звон ключей. Я слышу условный свист: «При лунном свете, мой друг Пьеро»...— и все стихают, как стая воробьев, спугнутых кошкой».