| I asked Mrs Ashburnham whether she had told Florence that and what Florence had said and she answered:-"Florence didn't offer any comment at all. | Я спросил миссис Эшбернам, рассказывала ли она об этом случае Флоренс и что та ей ответила. Леонора сказала: "Ничего она не ответила. |
| What could she say? | Да и о чем тут говорить? |
| There wasn't anything to be said. | Не о чем. |
| With the grinding poverty we had to put up with to keep up appearances, and the way the poverty came about-you know what I mean-any woman would have been justified in taking a lover and presents too. | Когда приходится бороться с опустошенностью, чтобы сохранить лицо, а опустошенность - вы понимаете, о чем я - наступает очень рано, каждая готова завести себе любовника и начать принимать подарки. |
| Florence once said about a very similar position-she was a little too well-bred, too American, to talk about mine-that it was a case of perfectly open riding and the woman could just act on the spur of the moment. | Флоренс однажды поделилась со мной, рассказав очень похожую историю - обсуждать мою ей не позволяло воспитание американки. Как помню, там были он и она, оба - прекрасные наездники, и Флоренс сказала, что в такой ситуации женщина вправе поступить, как ей заблагорассудится. |
| She said it in American of course, but that was the sense of it. | Конечно, она рассказала об этом на американский манер, но смысл был именно такой. |
| I think her actual words were: 'That it was up to her to take it or leave it....'" | Помню, она заметила: "Продолжать или бросить, -решает только женщина"". |
| I don't want you to think that I am writing Teddy Ashburnham down a brute. | Не подумайте, что я записываю Тедди Эшбернама в чудовища. |
| I don't believe he was. | Никаким чудовищем он не был. |
| God knows, perhaps all men are like that. | Бог его знает, возможно, все мужчины таковы. |
| For as I've said what do I know even of the smoking-room? | Помните, я сказал, что даже о курительной комнате ничего толком не знаю? |
| Fellows come in and tell the most extraordinarily gross stories-so gross that they will positively give you a pain. | Туда ведь заходит разный народ, порой такие скабрезности рассказывают, что хоть плачь. |
| And yet they'd be offended if you suggested that they weren't the sort of person you could trust your wife alone with. | И при всем том я уверен, что каждый из этих людей обиделся бы, услышав, что вы ни за что не оставили бы свою жену с ним наедине. |
| And very likely they'd be quite properly offended-that is if you can trust anybody alone with anybody. | И очень может быть, что обидели бы вы их понапрасну - вполне возможно, каждого из них можно совершенно спокойно оставить наедине с кем угодно. |
| But that sort of fellow obviously takes more delight in listening to or in telling gross stories-more delight than in anything else in the world. | И тем не менее это такой народ, что больше всего на свете они ценят скабрезные анекдоты - не важно, свои или чужие. |
| They'll hunt languidly and dress languidly and dine languidly and work without enthusiasm and find it a bore to carry on three minutes' conversation about anything whatever and yet, when the other sort of conversation begins, they'll laugh and wake up and throw themselves about in their chairs. | Они с ленцой ходят на охоту, с ленцой одеваются, с ленцой ужинают, работают постольку поскольку и жутко не любят, когда их втягивают в мало-мальски серьезный разговор. Однако стоит кому-нибудь начать отпускать при них скабрезные шуточки, они тут же просыпаются, хохочут и, того гляди, выпрыгнут из кресла. |
