Читать «Собрание сочинений в шести томах. Том 4. Книги стихов» онлайн - страница 53

И в волнах холодных его фимиама

Закрыта высокая твердь,

Но ветер рванул, распахнулось и прямо

Всем стало понятно — кончается драма,

И это не третья осень — а смерть.

1943. 6 ноября

Ташкент

Наше священное ремесло

Существует тысячи лет.

С ним и без света миру светло,

Но еще ни один не сказал поэт,

Что мудрости нет, и старости, нет,

А может, и смерти нет.

1944. 25 июля

Ленинград

У кладбища направо пылил пустырь,

А за ним голубела река.

Ты сказал мне: «Офелия, иди в монастырь

Или замуж за дурака».

Принцы только такое всегда говорят,

Но я эту запомнила речь.

Пусть струится она сто веков подряд

Горностаевой мантией с плеч.

1909-1945

ЦАРСКОСЕЛЬСКИЕ СТРОКИ

I

Пятым действием драмы

Веет воздух осенний,

Каждая клумба в парке

Кажется свежей могилой.

Справлена горькая тризна,

И больше нечего делать.

Что же я медлю, словно

Скоро случится чудо.

Так тяжелую лодку долго

У пристани слабой рукою

Удерживать можно, прощаясь

С тем, кто остался на суше.

II

Все души милых на высоких звездах.

Как хорошо, что некого терять

И можно плакать. Царскосельский воздух

Был создан, чтобы песни повторять.

У берега серебряная ива

Касается сентябрьских ярких вод.

Из прошлого восставши, молчалива

Ко мне навстречу тень моя идет.

Здесь столько лир повешено на ветки,

Но и моей, как будто, место есть...

А этот дождик, солнечный и редкий,

Мне утешенье и благая весть.

III

И царскосельские хранительные сени.

Пушкин

О, горе мне — они тебя сожгли...

И надругались над тобой злодеи.

Здесь был фонтан, высокие аллеи,

Громада парка древнего вдали,

Заря была самой себя алее,

В апреле запах прели и земли,

И первый поцелуй.

1945. 8 ноября

И увидел месяц лукавый,

Притаившийся у ворот,

Как свою посмертную славу

Я меняла на вечер тот.

Теперь меня позабудут,

И книги сгниют в шкафу...

Ахматовской звать не будут

Ни улицу, ни строфу.

1946. 27 янв.

ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА БЛОКА

Он прав — опять фонарь, аптека,

Нева, безмолвие, гранит...

Как памятник началу века,

Там этот человек стоит,

Когда он Пушкинскому Дому,

Прощаясь, помахал рукой

И принял смертную истому

Как незаслуженный покой.

1946. 7 июня

НАДПИСЬ НА ПОРТРЕТЕ

Т. В-ой

Дымное исчадье полнолунья,

Белый мрамор в сумраке аллей,

Роковая девочка, плясунья,

Лучшая из всех камей.

От таких и погибали люди.

За такой Чингиз послал посла,

И такая на кровавом блюде

Голову Крестителя несла.

1946. 15 июня

ПРЕДЫСТОРИЯ

Я теперь живу не там...

Пушкин

Россия Достоевского. Луна

Почти на четверть скрыта колокольней.

Торгуют кабаки, летят пролетки,

Пятиэтажные растут «громады» —

В Гороховой, у Знаменья, под Смольным. —

Везде танцклассы, вывески менял,

А рядом: Henriette, Basile, Andre

И пышные гроба — «Шумилов-старший».

Но, впрочем, город мало изменился.

Не я одна, но и другие тоже

Заметили, что он подчас умеет

Прикинуться старинной литографьей,

Не первоклассной, но вполне пристойной,

Семидесятых, кажется, годов.

Особенно зимой, перед рассветом,

Иль в сумерки — тогда за воротами

Темнеет жесткий и прямой Литейный,

Еще не опозоренный модерном,

И визави меня живут — Некрасов

И Салтыков... Обоим по доске

Мемориальной. О, как было б страшно

Им видеть эти доски! Прохожу.

А в Старой Руссе пышные канавы,