Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 140
Максим Горький
Тут он меня за волосья ухватил, дергает и шепчет, всхлипывая:
— Проклятый, ты кто такой, кто? Тебя надо в полицию представить, в острог, в монастырь, в Сибирь...
Тогда я опомнился. Ясно, что, коли человек полицию зовет бога своего поддержать, стало быть, ни сам он, ни бог его никакой силы не имеют, а тем паче — красоты.
Поднимаюсь с колен и говорю:
— Пустите-ка меня...
Отшатнулся старик, задыхается:
— Что хочешь делать?
— Уходить хочу! Научиться,— мол,— мне у вас нечему, речи ваши мертвы, да и бога ими умерщвляете вы!
Он снова начал говорить о полиции, ну, мне это всё равно: полиция больше того не отнимет, сколько он хотел.
— Славе божией, — говорю ему,— служат ангелы, а не полиция, но ежели вы иначе веруете — поступайте по вере вашей.
Наскакивает он на меня, зеленый.
— Алексей,— кричит,— гони его вон!
Алексей этот с большим усердием вытолкал меня на улицу.
Вечер был, часа два беседовал я с протопопом. Сумрачно на улице, скверно. Народ везде гуляет, говор и смех — о ту пору праздники были, святки. Иду расслабленно, гляжу на всех, обидно мне и хочется кричать:
«Эй, народ! Чему радуешься? Бога у тебя искажают, гляди!»
Иду — как пьяный, тоска мне, куда идти — не знаю. К себе, на постоялый,— не хочется: шум там и пьянство. Пришел куда-то на окраину города, стоят домики маленькие, желтыми окнами в поле глядят; ветер снегом поигрывает, заметает их, посвистывает. Пить мне хочется, напиться бы пьяному, только — без людей. Чужой я всем и перед всеми виноват.
«А что,— думаю,— пойду вдоль по полю, куда приду?»
Вдруг из ворот женщина выскочила, в одном платье, едва шалью покрыта; взглянула в лицо мне, спрашивает:
— Как зовут?
Понял, что гадает она, говорю:
— Не скажу, потому — несчастлив человек.
Она смеется.
— На праздниках-то?
Мне веселье не в пору.
-- А что,— спрашиваю,— есть здесь близко трактир какой-нибудь, посидел бы я там, а то — холодно!
Смотрит она на меня пристально и говорит ласково так:
— Вон там трактир, а хочешь — иди ко мне, чаем напою.
Не подумал и — без воли — пошел за нею. Вот я в комнате; на стене лампа горит, в углу, под образами, толстая старуха сидит, жует что-то, на столе — самовар. Уютно, тепло. Усадила меня эта женщина за стол; молодая, румяная она, грудь высокая. Старуха из угла смотрит на меня и сопит. Лицо у нее большое, дряблое и словно без глаз. Неловко мне — зачем пришел? Кто такие?
Спрашиваю молодку:
— Чем занимаетесь?
— Кружева плетем.
Верно: с полки гроздьями коклюшки висят.
А она вдруг задорно улыбнулась и говорит прямо в глаза мне:
— А еще — гуляю я!
Старуха засмеялась жирновато:
— Экая ты, Танька, бесстыдница!
Не скажи старуха этого — я бы не понял Татьяниных слов, а понял — сконфузился. Первый раз в жизни гулящую девицу столь близко вижу, а конечно, скверно думаю про них.
Татьяна смеется.
— Гляди-ка, Петровна, покраснел он!
А меня уже и зло берет: вот так попал! Прямо с покаяния да в окаянное!
Говорю девушке:
— Разве этаким делом хвастаются?
Она дерзко отвечает: