Читать «Собрание сочинений в 25 томах. Том 9» онлайн - страница 141

— Я вот — хвастаюсь!

Старуха опять сопит:

— Эх ты, Татьяна, Татьяна!

А я не знаю, что сказать и как уйти от них,— на ум не идет! Сижу — молчу. Ветер в окна постукивает, самовар пищит, а Татьяна уж и дразнит меня:

— Ой, жарко мне!

И кофту свою у ворота расстегнула. Лицо у нее хорошее, и хоть глаза дерзкие — привлекают они меня. Подала старуха вина на стол, простого бутылку да наливки.

«Вот, думаю, выпью я рюмку, денег дам и — уйду!»

Татьяна бойко спрашивает:

— О чем тоскуешь?

Не успел я удержаться и ответил:

— Жена померла.

Тогда, уже тихонько, спросила она:

— Давно ли?

— Пять недель только.

Застегнула девица кофточку свою и вся как-то подобралась. Очень это понравилось мне; взглянул в лицо ей молча, а про себя говорю: спасибо! Как ни тяжело было мне, а ведь молод я, и уже привычка к женщине есть,— два года в супружестве жил.

Старуха, задыхаясь, говорит:

— Жена умерла — ничего! Ты молодой, а от нашей сестры все улицы пестры.

Тогда Татьяна строго приказала ей:

— Иди-ка ты, Петровна, ложись да и спи! Я сама провожу гостя и ворота запру.— А когда старуха ушла, спрашивает меня серьезно и ласково:

— Родные есть у вас?

— Никого нет.

— А товарищи?

— И товарищей нет.

— Что же вы хотите делать?

— А не знаю.

Подумала, встала.

— Вот что,— говорит,— видно, что вы очень расстроены душой, и одному вам идти не советую. Вы на первое слово ко мне зашли, этак-то можно туда попасть, что не выдерешься: здесь ведь город! Ночуйте-ка у меня, вот — постель, ложитесь с богом! Коли даром неловко вам, заплатите Петровне, сколько не жаль. А коли я вам тяжела, скажите не стесняясь — я уйду...

Понравилась мне и речь ее и глаза, и не сдержал я некоей странной радости, усмехнулся да и говорю:

— Эх, протопоп!

У дивилась Татьяна:

— Какой протопоп?

Совсем беда мне — опять сконфузился.

— Это,— мол,— поговорка у меня такая... То есть — не поговорка, а во сне иногда протопопа я вижу...

— Ну,— говорит,— прощайте!

— Нет уж,— мол,— пожалуйста, не уходите вы, посидите, если вам не трудно, со мной!

Села, улыбается.

— Очень рада; какой же труд?

Просит меня выпить наливки или чаю, спрашивает, не хочу ли есть. У меня после ее серьезной ласки слезы на глазах, радо мое сердце, как ранняя птица весеннему солнцу.

— За прямое слово — простите,— говорю,— но хочется мне знать: правду ль вы сказали про себя, или так подразнить хотелось вам меня?

Нахмурила она брови, отвечает:

— Верно. Я — из таких. А что?

— Первый раз в жизни вижу такую девицу — совестно мне.

— Чего же вам совеститься? Я ведь не голая сижу!

И тихонько, ласково смеется.

— Мне,— мол,— не за вас совестно, за себя, за глупость мою!

Рассказал ей без утайки мои мысли насчет гулящих девиц.

Слушает она внимательно, спокойно.

— Между нами,— говорит,— разные есть, найдутся и хуже ваших слов. Уж очень вы легко людям верите!

Странно мне помириться с тем, что такая девица — продажная. Снова спрашиваю ее:

— Что же вы это — по нужде?

— Сначала,— говорит,— один красавец обманул, я же на зло ему другого завела да так и заигралась... А теперь иногда и из-за хлеба приходится мужчину принять.

Говорит просто, и жалости к себе не слышно в ее словах.