| The difference is that I try to use that knowledge in the service of the Party; but Citizen Ivanov was a cynic." | Разница между нами заключалась в том, что я пользовался знаниями для службы народу и Партии, а Иванов был циником... |
| "Was ... ?" asked Rubashov, taking off his pince-nez. | - Был? - спросил Рубашов и снял пенсне. |
| "Citizen Ivanov," said Gletkin, looking at him with expressionless eyes, "was shot last night, in execution of an administrative decision." | - Гражданин Иванов, - сказал Глеткин, глядя на Рубашова без всякого выражения, - расстрелян вчера ночью по решению Трибунала. |
| After this conversation, Gletkin let Rubashov sleep for two full hours. | После этого разговора Глеткин отпустил его и не вызывал два часа. |
| On the way back to his cell, Rubashov wondered why the news of Ivanov's death had not made a deeper impression on him. | По дороге в камеру он попытался понять, почему смерть Иванова оставила его почти равнодушным. |
| It had merely caused the cheering effect of his little victory to vanish and made him tired and drowsy again. | Она лишь пригасила радостное чувство победы, и он опять впал в сонное оцепенение. |
| Apparently he had reached a state which precluded any deeper emotion. | Видимо, сейчас его уже ничто не могло взволновать. |
| Anyhow, even before he had learnt of Ivanov's death, he had been ashamed of that idle feeling of triumph. | Впрочем, он устыдился своего победного ликования еще до того, как узнал о расстреле Иванова. |
| Gletkin's personality had gained such power over him that even his triumphs were turned into defeats. | Глеткин был настолько силен, что даже победа над ним оборачивалась поражением. |
| Massive and expressionless, he sat there, the brutal embodiment of the State which owed its very existence to the Rubashovs and Ivanovs. | Массивный, неподвижный и бесстрастный, сидел он за столом, олицетворяя Правительство, обязанное своим существованием старой гвардии. |
| Flesh of their flesh, grown independent and become insensible. | Их детище, плоть от плоти и кровь от крови, выросло в чудовищного, не подвластного им монстра. |
| Had not Gletkin acknowledged himself to be the spiritual heir of Ivanov and the old intelligentsia? | Разве Глеткин не признал, что его духовным отцом был старый интеллигент Иванов? |
| Rubashov repeated to himself for the hundredth time that Gletkin and the new Neanderthalers were merely completing the work of the generation with the numbered heads. | Рубашов беспрестанно напоминал себе, что глеткины продолжают дело, начатое старой интеллигенцией. |
| That the same doctrine became so inhuman in their mouths, had, as it were, merely climactic reasons. | Что их прежние идеи не переродились, хотя и звучат у неандертальцев совершенно бесчеловечно. |
| When Ivanov had used the same arguments, there was yet an undertone in his voice left by the past by the remembrance of a world which had vanished. | Когда Иванов прибегал к тем же доводам, что и Глеткин, в его голосе отзвуком ушедшего мира -слышались живые и мягкие полутона. |
| One can deny one's childhood, but not erase it. | Можно отречься от своей юности, но избавиться от нее нельзя. |
| Ivanov had trailed his past after him to the end; that was what gave everything he said that undertone of frivolous melancholy; that was why Gletkin had called him a cynic. | Иванов до конца тащил на себе груз воспоминаний о старом мире, вот почему в его голосе звучала насмешливая грусть, и вот почему Глеткин называл его циником. |
