Но и эту женщину, которая спала, положив на его плечо черноволосую и гладкую голову, -- разве не любил он ее?..
Все это было непонятно, загадочно, двояко.
И он, когда ему, как сейчас вот, не спалось, он вспоминал старинную сказку. Никогда им прежде не слыханную. Которую однажды поведала ему Катерина. Рассказала на сон грядущий, будто маленькому.
Хотя она была не для маленьких, эта старая сказка.
Эта старая сказка
Жили-были муж с женой. И жили они, говорят, в этих самых местах, только тогда людей тут было поменьше -- это уж потом столько развелось.
Мужика звали Ионой, а бабу Ульяной. Обое еще молодые были, а детей пока не имели, однако надеялись, что бог даст.
Ульяна хозяйство вела, а Иона промышлял охотой. Лесные угодья, которые он для себя облюбовал и где в изобилии водился всякий зверь, были отсюда далеко. Сто верст, а может, и двести.
Надолго, почти на всю зиму, уходил лесовать Иона. Запасался порохом, лил пули, катал дробь. А Ульяна сухари ему сушила, насыпала в котомку чаю да сахару, а мяса, дичины -- этого, знала она, мужик себе в лесу всегда сам добудет.
Вот и на сей раз снарядился Иона в дорогу, перекинул ружье да котомку, встал на лыжи, сказал жене на прощанье доброе слово. А она ему поклонилась в пояс -- ждать, мол, буду, счастливый путь.
Не за день, не за два, а все же добрался Иона до знакомого ему места, где стояла охотничья керка -- бревенчатый домик с очагом да лавкой, ничья избушка, -- кто ни войди, тот и хозяин. Да, кроме Ионы, мало кто сюда наведывался.
Охота вышла удачной, богатой. Серой белки он набил видимо-невидимо, и куниц-желтодушек настрелял изрядно, даже соболя ему попадались. Радовался Иона, зная, что продаст мех купцам -- и все лето можно будет жить безбедно.
Вечерами разводил он огонь, жарил глухариное мясо, запивал крутым чаем и валился на лавку спать, укрывшись теплой кухлянкой. Ночью вокруг керки бродили, подвывая, оголодавшие волки. Жутко кричали совы. Но все это ему было нипочем.
Одно было плохо. Очень уж тосковал Иона по жене своей, по Ульяне. Ворочался он с боку на бок, маялся без сна. И однажды, помимо воли, даже тихо позвал: "Уля!.."
И тотчас скрипнула дверца керки, легкие женские ноги переступили порог, шагнули -- и он слухом узнал эти шаги. А когда она скользнула к нему, под кухлянку, и он ее обнял, прижал к себе, то и все остальное узнал в темноте: и плечи ее, и щеки, и губы...
Он даже и подумать не успел, как же она, Ульяна, сумела добраться сюда, не ведая дороги, сквозь дремучий лес, через эти глубокие снега -- и нашла его тут.
Он не стал обо всем этом думать. Он только ласкал ее, свою голубушку, ладу, любил ее.
А утром, когда еще не рассвело, он тихо, чтобы не разбудить Ульяну, взял ружье и лыжи, вышел из керки и снова отправился в лес -- веселый такой и легкий.
И опять ему привалило охотничье счастье: встретил он и песца, и соболя, и куницу -- и ни разу не промахнулся.
Вернулся Иона к вечеру. Еще издали крикнул, позвал: "Уляша!" Но она не ответила на зов, не вышла ему навстречу. Он отворил дверь, заглянул в керку, а там никого -- пусто. Удивился Иона: куда же она подевалась? А потом испугался: может, вышла в лес -- и заблудилась, или дикий зверь ее уволок, задрал, или ходила она к речке, а там -- полыньи...
