Читать «Сказочки без границ» онлайн - страница 8

Ирина Валерина

Сказочка про Алису

Из всех алис на кроличьем веку одна лишь эта падала без крика. Кружилась сбитым ангелом в пургу — ну, так и обозвали, поелику подобных дур сверзалось в год по сто, и каждая звала себя Алисой. Отмыли. Обогрели. И за стол: гонять чаи с лекарственной мелиссой — от напрочь расколоченных сердец простое средство действует без сбоев. …Дрожит, как незастывший холодец, роняет слёзы в чай и тихо воет: известно, незабвенная любовь, сама себе придумала, конечно… Тащили всякий хлам наперебой: часы с кукушкой, сломанный скворечник, цилиндр с укромным дном, колоды карт, кинжалы, неразменные монеты и сдёрнутый из года месяц март, и вяленый слегка кусочек лета. Царапает чуть слышно скол стола, не плачет, но молчит. Кусает губы. Уже шумят: «Как прорастет трава и первоцвет взойдёт, пойдёт на убыль тоска — наверх, хватает без тебя!» Всё как всегда — спасают и кричат. Ну как их не любить, шальных ребят? Но из дыры небесной выпал лист, за ним — другой и следом — дождь из фото. С ней рядом кто-то: сух, душой иглист, слепей крота и въедливей осота. Опять ревёт. И мы не убедим. …Оставили. Куда её к таким?

Сказочка без границ

В букет пионов спрятать бы лицо, но как тогда увидишь ты улыбку? Когда сверчок настраивает скрипку, и вечер, сев на старое крыльцо, трёт, охая, болящую коленку, а крыса, нелюдимка-подселенка, презрев покой и строгую метлу, гоняет тень в темнеющем углу, пишу о светлом, лёгком и пустом. Признаться, надоели постулаты, которые разумному примату приходятся едва ли меньшим злом, чем ничегонедуманье как принцип. Да-да, я обещала: замки, принцы, летящие красавицы, балы, потерянные туфельки и судьбы — ни слова о… Не суть. А где и суть бы — не изменю предел твоей шкалы и школе незабвенного Эзопа. Итак, сюжет — банальнее, чем опыт, входящий в лоб с ударом черенка. Пока иронизирую слегка, но дальше, обещаю, буду строже. …А впрочем… Знаешь, чёрт с ней, с этой сказкой, и с девочкой, наивной синеглазкой, и с кучером, на Гитлера похожим, с хрустальной туфлей, с тыквенной каретой! Пион раскрытый. Ночь. Начало лета. Клубника в миске. Месяц над прудом. Круг света, мотыльковый жаркий шёпот. А знаешь… Не послать ли нам Эзопа?

Иди ко мне — и чёрт с ним, с черенком.

Сплести ловца

Сплести ловца из пёрышек совы, стекляшек-бусин, лент, цветастых ниток, и задремать, свернувшись аммонитом, и не поднять бедовой головы на шорохи крадущихся в ночи на шёлковых кошачьих тихих лапах, снов, приходящих к полночи на запах того, кто в полдень так словоточив. Они идут с той, с тёмной стороны, несут на шерсти дождь, травинки дёрна и пахнут диким мёдом, терпким тёрном и холодом глубокой тишины. Они молчат. Они всегда молчат, все звуки их изношены за вечность, и ты молчи, нелепый человечек, плети слова, как кокон — шелкопряд, но про себя, ты слышишь, про себя… Ловец, тревожась, в ночь роняет перья, звенят стекляшки, тихо дышат звери, и верится, что всё же пощадят. Но вот, зевнув утробьем охряным, не скрипнув и пружиною матраца, ложатся к голове — и снятся, снятся, снятся, и тонешь ты в бесцветье глубины.