Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 80

Зенон, одаренный сильною и благородною душою, слепо веровал в совершенство человеческого естества и поставил добродетель выше возможности. Возобновитель Антисфенова космополитизма,^ он заключил совершенство, добродетель или верховное блаженство, что в языке его суть синонимы, в отвержении самого себя, для исполнения того, что служит к благу отечества или вообще рода человеческого.

Наконец, Эпикур, восстановитель Аристиппова эгоизма,¹⁴ не веря тем утешительным началам, которые сближают человека с небом, и относя все к себе, а не себя ко всему, как Зенон, произвел тот опасный догмат, который поставляет верховное блаженство единственно в наслаждениях чувственности.

Таковы были семена философии в Греции, и таковы они были пересажены на землю Италийскую, во времена Карнеада: но сия, тогда еще мало обработанная, земля долго не производила плодов; и доколе Антиох и Митридат угрожали безопасности империи,¹⁵ доколе продолжалась буря междоусобия и не решился еще вопрос, двум или одному достанется в добычу республика; философия, наподобие изящных искусств, занимала, исключая немногих, одни только праздные умы.

В обыкновенном состоянии общества, когда все идет известным по

рядком, сходным с понятиями, принятыми от воспитания и привычек, большая часть людей, увлеченная выгодами жизни или забавами ея, мало заботится о том, чтобы постичь начала вещей; наслаждаясь действия ми, она не помышляет о причинах.

Напротив того, когда узел, связующий общество, расторгается и общее несчастие угрожает всем состояниям, тогда мыслящий человек,

лишенный с безопасностию и выгод жизни, и пораженный ужасом зла, все вокруг объемлющего, выходит, так сказать, из круга обыкновенных понятий и вне оных ищет себе утешения. В подобных сему случаях мы прибегаем к вере Святой и находим в ней спасительный оплот противу бурь житейских; древние, не имев того надежного пристанища, которое нам дает откровение, искали подкрепления, утешения, надежд в учении философов, каждый, по направлению ума или склонности сердца своего, избирая путеводителем того из мудрецов, который наиболее ему нравился.

От сего мы видим, что в одно время при тех же обстоятельствах, одушевленные одним и тем же духом, Катон и Брут следовали догматам Стой; Кассий — учению Эпикура; а Цицерон в принужденном уединении своем в Тускулане предпочитал всякому просвещению заблуждаться вместе с Платоном.

Из краткого сего трех систем обозрения можно уже догадаться, к из них должно клониться главное умов направление во время

которой

распрей между Антонием и младым Октавианом.¹⁶

Платонизм не мог иметь многих последователей: он требовал более утончения в понятиях, более учения, нежели было тогда в Риме; — Зе-ноновы правила сделались уже слишком строги для изнеженных роскошью потомков тех римлян, которые были стоиками по чувству, и не подозревая, что есть в Афинах какие-то ВратаS³ под коими преподаются правила, как должно быть добродетельну; — но Эпикур, угождая чувственности и освобождая умы от спасительного страха мстителей богов, должен был найти и в самом деле нашел наиболее (стойких) последователей в таком обществе, где хладный эгоизм, задушив все гражданские доблести, разрушил наконец состав республики, пятьсот лет стоявшей, и приуготовил ужасный век Калигулы, Нерона и Домициана.¹⁸