Читать «Письма из Москвы в Нижний Новгород» онлайн - страница 57

И. М. Муравьев-Апостол

О dann sollen die Lippen sich erst, die den Liebenden sangen, Dann die Augen erst, die seinetwegen vor Freude!

Oftmals weinten, sich schliessen; dann sollen mit leiserer Klage Meine Freunde mein Grab mit Lorbem und Palmen umpflanzen

— Ах! и еще вижу тебя, держащего на коленях Лизу мою — тогд; прекрасное дитя! — Ты обещал ей счастье... счастье! — Там! — там Клопшток, сдержи слово свое! —

ПИСЬМО ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ

Я, друг мой, бежал из Москвы от лихорадки, а еще вдвое того от разных слухов о Бонапарте. Первая, промучив меня три месяца, отстала; от последних я сам отстал. Чистой деревенской воздух лучше хины лечит от лихорадки, а от политических недугов ума ничто так не полезно, как — уединение. Здесь я могу мыслить сам собою, сам себе давать отчет в понятиях моих; в большом городе это дело невозможное: там толпа толкователей заглушит криком своим и не мой рассудок. Есть умы, как говорит Шекспир, которые беспрерывно разъезжают по большой дороге; из чужой колеи ни направо, ни налево; своего ничего нет. От них уши вянут: если они слышали от кого-нибудь А, то повторяют за ним: А, услышат В — и закричат во все горло: В, В, В! — Здесь ни А, до меня не доходят, и я, неразвлеченный чужими толками, могу

НИ следовать собственным моим понятиям о вещах.

Признаюсь тебе, друг мой, что внезапное появление Бонапарта так поразило меня сначала, что я не скоро опомнился от удивления. Я долго мучил себя вопросами: зачем он появился? зачем выпустили его из Эльбы? зачем он оставался в живых? и проч. Мучил себя, и ничего удовлетворительного не мог сказать себе в ответ, потому что, обращая внимание мое на одного Бонапарта, а не на французский народ, я вращался в кругу ложных понятий. Из него я вырвался, коль скоро площадный шум перестал глушить меня; тогда завеса спала с

глаз моих, и я увидел ясно

что задача Бонапартова появления давно уже была решена Тацитом: Nero a pessimo quoque semper desiderabitur,* т. e. по Нероне всегда будут

французы тосковать. Гальба или Оттон,2 Массена или Ней3 — для них все равно, а чего же лучше, как и Нерон жив?4 — Им лишь бы не царствовал добрый король их, желавший счастия народу своему и хотевший дать ему правление представительное, с одним словом: на законах основанную свободу. Но в этом грубо ошибся Лудовик:5 народ, дошедший до такой степени разврата, на каковой стоят теперь французы, повинуется не законам, а одним только штыкам да палкам. Стихия его есть — безначалие, и в ней пребудет он до тех пор — не сказать ли словами Бонапарта? — пока имя Франции не сотрется с Европейской карты.

Когда я смотрел на новейшие происшествия с этой точки зрения, то первый мой выигрыш состоял в том, что я понял ясно, сколь безрассудно упрекать великодушию, оставившему Бонапарта в живых. Если бы не он, так был бы другой: в этом нет никакого сомнения. Якобинцы употребили давнишнее орудие свое — метлою, чтобы вымести вон из Франции Бурбонов, и не жалели бы о ней, если бы она и изломалась в предприятии.