Читать «Падение Ханабада. Гу-га. Литературные сюжеты.» онлайн - страница 21

Здесь автор перейдет к чувствам. Слишком много соли он тут съел, чтобы судить высокомерно и лениво с позиции Ивана не помнящего всечеловеческого родства и даже происхождения собственного имени. Одна за другой в его памяти вспыхивают картины, сопоставляемые с тем нашим общим путем который называется историей.

Средних мужских лет туркмен-текинец прилаживает на верблюда поклажу, чтобы идти верст за четыреста в пустыню. Там колодец и колхозные отары — древнее, вот уже тысячу, даже две или три тысячи лет постоянное кочевье его рода. Эта долгая двухнедельная дорога через сыпучие, меняющиеся всякий раз от постоянного жгучего ветра-гармсиля барханы величиной в десятиэтажный дом, где нет воды, и красноватые каракумские волки пьют вместо нее овечью кровь. Еще и сегодня как великий нравственный подвиг справедливо представляют переход через эту пустыню хорошо подготовленных и экипированных спортсменов. А здесь постоянно, обыденно живут люди, не ведая о своем подвиге, и именно в этих песках считающие себя счастливыми.

Я второй час уже сижу и смотрю, завороженный этой самой простой и умной, как мир, работой: укладкой поклажи на верблюда. А туркмен не спешит, он долго и расчетливо приторочивает неперетирающейся шерстяной веревкой два бочонка с водой на обе стороны верблюжьего горба. И бочонки особенной формы: плоские и продолговатые, из легких, прочнее железа тутовых досок. Размеренные, предельно точные движения рук человека, и ничего лишнего, как и в природе вокруг. Я все смотрю, и приходит понимание гениальности происходящей на моих глазах работы. Если хоть одно движение человека будет неверным и какой-то узел ослабнет во время сорвавшегося с дальних гор бешеного и ослепляющего ветра-афганца, то человек погибнет, и погибнут с ним будущие поколения. И я понимаю, что наблюдаю самое сокровенное, определяющее — то, что выражается емким и бесконечно многозначным словом культура.

Да, именно в этом подлинная, не поражающая взор и слух, но тем не менее истинная культура. Она основание всему остальному. Это потом уже могут быть построены пирамиды или собор святого Петра, или написан «Фауст», расщеплен атом и так далее. Все это уже производное, а основа — вот эти правильно уложенные на верблюда бочонки с водой. Впрочем, как и миллионы других действий разных обликом и обычаями людей на этом и на всех других континентах. Лучше всего эту мысль выразил, может быть, самый великий поэт нашего столетия, вдруг написавший непритязательный прозаический рассказ о печниках. Да, да, о самых обыкновенных людях, ставивших печи в бывшей Смоленской губернии…

Что же, в Каракумах, которые с легкой руки автора стали повсеместно, к месту и не к месту именоваться «Черными Песками», нет пирамид, и парфянская Венера, как явление вторичное, уступает в грации Венере Медицейской. Но не великая ли и вполне современная наука генетика уже две с половиной тысячи лет назад позволила этому народу вывести воистину сказочную породу лошадей? Это про него миф о кентаврах. И не замирают ли люди в глубоком философском раздумье перед таинственным орнаментом и красками древних ковров, что под разными именами и во все времена были известны в мире. Так что культура — понятие исторически обусловленное, и вряд ли высота и комфортность жилища или стремительный рост техники могут служить шкалой при ее измерении. Мы в этом уже веке узнали людей, ездивших в лимузинах и говоривших правильные речи, но в абсолютном показателе этой шкалы — нравственности стоящих на уровне собакоголовых обезьян.