Читать «Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря» онлайн - страница 55

Гийом Аполлинер

         X... у мерзавца стоял, как у хряка. Он взгромоздился на Нинетту, которая скрестила изящные и трепетные ноги за спиной у работяги. Я видел, как толщенный болт нырнул в заросшую волосами п...ду, которая сглотнула его, будто пастилку, и тут же вытолкнула вновь, словно поршень. Они кончали неспешно и долго, и их крики смешивались с криками моей жены.

          Когда они, наконец, кончили, пьемонтец, рыжая скотина, привстал и, увидев, что я дрочу, осыпал меня оскорблениями и, подхватив свой ремень, принялся со всех сторон охаживать им уже меня. Удары причиняли мне страшную боль, ибо я ослаб, и мне уже не хватало сил, чтобы испытать сладострастие. Пряжка глубоко впивалась мне в тело. Я закричал:

— Сжальтесь! . .

           Но в этот момент в комнату вошла моя жена со своим любовником и, поскольку под нашими окнами старый шарманщик наигрывал вальс, обе растерзанные пары принялись танцевать на моем теле, безжалостно наступая мне на яички, на лицо, так, что скоро все мое тело было покрыто кровью.

           Я долго не мог оправиться. Я оказался отмщен, поскольку каменщик вскоре упал с лесов и проломил себе череп, а альпийского, офицера, оскорбившего своего сотоварища, тот убил на дуэли.

          Приказом Его Величества меня отправили служить на Дальний Восток, и я расстался со своей женой, которая по-прежнему мне изменяет...

          Так   закончил Катыш свой рассказ.   Он распалил и   Моню,   и польскую санитарку, которая вошла в палатку к концу рассказа и слушала его, вздрагивая от сдерживаемого вожделения.

          Князь и санитарка устремились к несчастному раненому, рис к рыл и его и, схватив в беспорядке валявшиеся на земле древки захваченным в последней битве в плен русских знамен, принялись избивать несчастного, зад которого подскакивал при каждом ударе. Он бредил:

— О моя дорогая Флоренс, вновь бьет меня твоя божественная рука. У меня встает... Я наслаждаюсь каждым ударом... Не забудь подрочить меня... О, как хорошо... Ты слишком сильно бьешь меня по плечам... О! От этого удара у меня хлынула кровь... Она течет для тебя... моя супруга... моя горлица... моя ненаглядная мушка...

          Потаскуха-санитарка лупила его так, как никто до нее. Зад несчастного увлажнился, то здесь, то там на нем появились пятна бледной крови. Сердце Мони сжалось, когда он вновь столкнулся с жестокостью полячки, и его ярость обратилась на недостойную санитарку. Он задрал ее юбки и принялся ее лупцевать. Она повалилась на землю, трепыхаясь своим сволочным задом, белизну которого подчеркивала большая родинка.

          Он колотил изо всех сил, и из бархатистой плоти хлынула кровь.

          Она, крича, как одержимая, перевернулась. Тогда палка Мони с глухим звуком обрушилась ей на живот.

          На него нашло гениальное озарение и, подхватив с земли и вторую палку, которую выпустила из рук санитарка, он принялся выбивать на голом животе полячки барабанную дробь. Рата-та с головокружительной скоростью, заставившей бы покраснеть приснопамятного малыша Бара на Аркольском мосту, выстукивал он на своем импровизированном