| What spoilt scene that I could not then endure? | Что так непереносимо испортило для меня эту обитель? |
| He had fled from a broken image of himself and from the very certainty of understanding and of being drawn back into the structure which he had damaged. | Он бежал от утраченного представления о себе, от уверенности, что его поймут и снова вернут в структуру, которую он нарушил. |
| He had seemed to leave his past utterly behind when with a passion which seemed a guarantee of renewed life he had entered into the community of these men. | Когда со страстью, сулящей полное обновление, он вступал в сообщество этих людей, он, казалось, раз и навсегда оставил свое прошлое позади. |
| To find himself even there the same being as before shocked his pride, the relentless egoism which he now saw had not suffered an iota of diminution from his gesture of giving up the world. | Обнаружить, что даже там он остался таким же, как прежде, было ударом по его гордости, по неистребимому себялюбию, которого, как он убедился, ни на йоту не убавилось оттого, что он сделал этот жест - удалился от мира. |
| The place was spoiled for him. | Обитель стала местом, непригодным для него. |
| He had given it his free and upright self. | Он пришел отдаться ей прямым и свободным. |
| He could not humbly surrender to it his broken self. | Смиренно вверить ей себя сломленным он не мог. |
| Perhaps he had loved the old man too much. | Возможно, он слишком любил старика. |
| Yet was it just this broken image, or was it something more terrible still which he had feared, and fled from, the appalling demand made upon his nature? | А впрочем, от одного ли порушенного представления о себе бежал он в страхе или же от чего-то еще более пугающего - ужасной потребности, свойственной его натуре? |
| Theo had begun to glimpse the distance which separates the nice from the good, and the vision of this gap had terrified his soul. | Ему открылось, какое расстояние отделяет приятных от праведных, и зрелище этой пропасти потрясло его до глубины души. |
| He had seen, far off, what is perhaps the most dreadful thing in the world, the other face of love, its blank face. | Тео увидел вдали самое страшное, быть может, что только есть на свете: другое лицо любви, ее пустое лицо. |
| Everything that he was, even the best that he was, was connected with possessive self-filling human love. | Все, что он являл собою, даже лучшее в нем было связано с эгоистической, своекорыстной земной любовью. |
| That blank demand implied the death of his whole being. | Эта тупиковая потребность означала для него неотвратимую погибель. |
| The old man was right to say that one should start young. | Прав был старик, говоря, что начинать следует смолоду. |
| Perhaps it was to calm the frenzy of this fear that he had so much and so suddenly needed to hold tightly in his arms a beautiful golden-skinned boy as lithe as a puma. | Возможно, стремление унять этот безумный страх и толкнуло его столь неодолимо и внезапно в объятья прекрасного, золотисто-смуглого юноши, гибкого, точно пума. |
| What happened afterwards was hideous graceless confusion, the familiar deceitful jumble of himself breaking forth again in a scene from which he thought it had disappeared for ever. | Потом было постыдное смятение, привычный отвратительный самообман, прорвавшийся наружу там, откуда, как он полагал, все это навсегда исчезло. |
| He had not really changed in those years. | По-настоящему он не изменился за те прошедшие годы. |
| He had experienced joy. | Да, он изведал радость. |
