| The slight figure seemed to crawl towards the larger one, and the voice was more human. | Маленький собеседник перебрался поближе к высокому и заговорил немного иначе. |
| "But suppose, friend," it said, "suppose that, in a bitterer and more real sense, it was all a mockery. | -- Предположи, друг,-- сказал он,-- ты предположи в простейшем и горчайшем смысле, что все это -- одно сплошное издевательство. |
| Suppose that there had been, from the beginning of these great wars, one who watched them with a sense that is beyond expression, a sense of detachment, of responsibility, of irony, of agony. | Что от начала ваших великих войн некто следил за вами с чувством невыразимым -отчужденно, озабоченно, иронично и беспомощно. |
| Suppose that there were one who knew it was all a joke." | Кому-то, предположи,-- известно, что все это, с начала до конца, пустая и глупая шутка. |
| The tall figure answered: | Высокий отвечал: |
| "He could not know it. | -- Не может ему это быть известно. |
| For it was not all a joke." | Не шутка это была. |
| And a gust of wind blew away some clouds that sealed the sky-line, and showed a strip of silver behind his great dark legs. | Порывом ветра разогнало облака, и сверкнула серебряная полоса у его ног. |
| Then the other voice came, having crept nearer still. | А другой голос проговорил, еще ближе. |
| "Adam Wayne," it said, "there are men who confess only in articulo mortis; there are people who blame themselves only when they can no longer help others. | -- Адам Уэйн, -- сказал он,-- есть люди, которые исповедуются только на смертном одре; люди, которые винят себя, лишь если не в силах помочь другим. |
| I am one of them. | Я из них. |
| Here, upon the field of the bloody end of it all, I come to tell you plainly what you would never understand before. | Здесь, на поле кровавой сечи, положившей всему этому конец, я прямо и просто объясняю то, что тебе не могло быть понятно. |
| Do you know who I am?" | Ты меня узнаешь? |
| "I know you, Auberon Quin," answered the tall figure, "and I shall be glad to unburden your spirit of anything that lies upon it." | -- Я узнаю тебя, Оберон Квин,-- отозвался высокий, -- и я рад буду облегчить твою совесть от того, что ее тяготит. |
| "Adam Wayne," said the other voice, "of what I have to say you cannot in common reason be glad to unburden me. | -- Адам Уэйн,-- повторил тот,-- ты не будешь рад облегчить меня, услышав, что я скажу. |
| Wayne, it was all a joke. | Уэйн, это было издевкой с начала и до конца. |
| When I made these cities, I cared no more for them than I care for a centaur, or a merman, or a fish with legs, or a pig with feathers, or any other absurdity. | Когда я выдумывал ваши города, я выдумывал их точно кентавров, водяных, рыб с ногами или пернатых свиней -- ну, или еще какую-нибудь нелепость. |
| When I spoke to you solemnly and encouragingly about the flag of your freedom and the peace of your city, I was playing a vulgar practical joke on an honest gentleman, a vulgar practical joke that has lasted for twenty years. | Когда я торжественно ободрял тебя, говоря о свободе и нерушимости вашего града, я просто издевался над первым встречным, и эта тупая, грубая шутка растянулась на двадцать лет. |
