Читать «На Западном фронте без перемен - английский и русский параллельные тексты» онлайн - страница 10

Эрих Мария Ремарк

He had only been knocked unconscious. Во время боя он только потерял сознание.
Because he could not see, and was mad with pain, he failed to keep under cover, and so was shot down before anyone could go and fetch him in. Слепой и обезумевший от боли, он уже не искал укрытия, и его подстрелили, прежде чем мы успели его подобрать.
Naturally we couldn't blame Kantorek for this. Where would the world be if one brought every man to book? Канторека в этом, конечно, не обвинишь, -вменять ему в вину то, что он сделал, значило бы заходить очень далеко.
There were thousands of Kantoreks, all of whom were convinced that they were acting for the best-in a way that cost them nothing. Ведь Кантореков были тысячи, и все они были убеждены, что таким образом они творят благое дело, не очень утруждая при этом себя.
And that is why they let us down so badly. Но это именно и делает их в наших глазах банкротами.
For us lads of eighteen they ought to have been mediators and guides to the world of maturity, the world of work, of duty, of culture, of progress- to the future. Они должны были бы помочь нам, восемнадцатилетним, войти в пору зрелости, в мир труда, долга, культуры и прогресса, стать посредниками между нами и нашим будущим.
We often made fun of them and played jokes on them, but in our hearts we trusted them. Иногда мы подтрунивали над ними, могли порой подстроить им какую-нибудь шутку, но в глубине души мы им верили.
The idea of authority, which they represented, was associated in our minds with a greater insight and a more humane wisdom. Признавая их авторитет, мы мысленно связывали с этим понятием знание жизни и дальновидность.
But the first death we saw shattered this belief. Но как только мы увидели первого убитого, это убеждение развеялось в прах.
We had to recognize that our generation was more to be trusted than theirs. They surpassed us only in phrases and in cleverness. Мы поняли, что их поколение не так честно, как наше; их превосходство заключалось лишь в том, что они умели красиво говорить и обладали известной ловкостью.
The first bombardment showed us our mistake, and under it the world as they had taught it to us broke in pieces. Первый же артиллерийский обстрел раскрыл перед нами наше заблуждение, и под этим огнем рухнуло то мировоззрение, которое они нам прививали.
While they continued to write and talk, we saw the wounded and dying. While they taught that duty to one's country is the greatest thing, we already knew that death-throes are stronger. Они все еще писали статьи и произносили речи, а мы уже видели лазареты и умирающих; они все еще твердили, что нет ничего выше, чем служение государству, а мы уже знали, что страх смерти сильнее.
But for all that we were no mutineers, no deserters, no cowards-they were very free with all these expressions. We loved our country as much as they; we went courageously into every action; but also we distinguished the false from true, we had suddenly learned to see. От этого никто из нас не стал ни бунтовщиком, ни дезертиром, ни трусом (они ведь так легко бросались этими словами): мы любили родину не меньше, чем они, и ни разу не дрогнули, идя в атаку; но теперь мы кое-что поняли, мы словно вдруг прозрели.
And we saw that there was nothing of their world left. И мы увидели, что от их мира ничего не осталось.
We were all at once terribly alone; and alone we must see it through. Мы неожиданно очутились в ужасающем одиночестве, и выход из этого одиночества нам предстояло найти самим.