Читать «На грани рассудка» онлайн - страница 9

Люди жульничают, лгут друг другу в глаза, прикрываясь лестью и прозрачно притворным угодничеством. Мелкая хитрость кажется им гораздо более умной, чем прямо сказанная правда. Они болезненно себялюбивы, потому что смертельно боятся голода, они жестоки друг к другу, потому что сами несправедливо унижены; несчастные, травмированные и озлобленные, они храпят, накрывшись душными перинами, сгорая от зависти к соседу из-за лишней чашки кофе, чистой наволочки и нового велосипеда, и затевают неумолчную болтовню по каждому пустяку, напоминая стаю воронов, каркающих над трупом героя в борьбе за право первым полакомиться человечьим глазом.

Да, надо любить людей, быть отзывчивым, добрым и радушным хозяином, всегда встречать гостей, растянув рот в марципановую улыбку, подобно новогоднему поросенку в витрине кондитерской. Именно это проповедовал я как общественный принцип и долгие годы не отступал от своих правил. Я распахивал перед гостями двери своего дома и выходил им навстречу с распростертыми объятиями, пожимая им руки, стараясь быть остроумным, чтобы развеять их плохое настроение. Я угощал гостей рыбой под майонезом, дичью, студнем, вином, папиросами, всевозможными сортами сыра и южных фруктов: накануне званого вечера я весело возвращался с пакетами и бутылками в тепло натопленные, светлые комнаты, где богато накрытые столы дожидались своры прожорливых глупцов и ничтожеств, ничтожеств и глупцов в бесконечных вариациях... Согласно своим убеждениям, целые ночи напролет я мог безропотно сносить чужие глупости, страдая от эгоизма друзей, восторгаться их плоскими шутками и слушать бездарную игру дилетантов,—готовый к услугам, замкнутый и добродушный глупец, подпавший под безжалостный каблук своего гостеприимства. За все это я прослыл в кружке так называемых приятелей безответным и нудным человеком, в доме которого не очень-то весело, зато вполне прилично кормят и всегда подают неплохое вино. Я тонул в облаках дыма и алкогольных паров, в назойливом гаме болтовни, состоящей из злобных намеков и плоских дерзостей, и в душе у меня оставался мутный осадок, возбуждая во мне отвращение, усталость и неуловимое, но гнетущее беспокойство, разряжавшееся подчас вспышками раздражительности. Порой мне представлялось безумием губить долгие ночи в обществе болтунов с куриными мозгами, которые с тупым упорством твердят что-то о политических партиях и закулисных махинациях, программах, битвах и общественных скандалах. Не то чтобы раньше от меня ускользали явственные признаки старости в молодом поколении, ужасная боязнь черных дней, не то чтобы я не замечал опустошительного эгоизма и лицемерия, убивающего благородные чувства людей, — нет, необычайно развитое чувство самодовольства и собственности, когда «мой дом», «мои знания», «моя жена», «мое мнение», «мои книги», «мои доходы» приобретают особую важность и даже маленькое нарушение пищеварения «моего» желудка вдохновляет на монолог, произносимый заикающимся голосом, повергало меня и раньше в глубокое смущение, заставлявшее усомниться в возможностях нашей интеллигенции, призванной нести факел света, и разочароваться в своем поколении и наших потомках, которые в свою очередь произведут на свет следующее золотушное поколение танцоров, славных наследников и ветеринарных ассистентов, пристроенных в разнообразные клиники, а на худой конец и в сумасшедшие дома. Разглядев людей под масками, я понял, что они холодны и совершенно равнодушны ко всему, что не входит в круг их непосредственных интересов, узколобы, навязчивы, раздражительны и падки до сплетен; они не исполняют обещаний, не платят долгов, слепы, ограниченны, доверчивы и высокомерны, как обезьяны, и гонятся только за теми благами, которые удовлетворяют их физические потребности. Пребывая в таком подавленном состоянии, я порой задыхался в этом хлеву. Но с этими жвачными хоть смрадно, зато тепло. В одиночестве — пусто. Я очень хорошо знал, чем пахнет место под чужим хвостом, но попробуй проживи жизнь, ни разу не понюхав его...