Читать «На грани рассудка» онлайн - страница 151

Бешеный цокот копыт тяжелых, покрытых броней лошадей прерывался нестройными звуками свирели и гуслей; пел женский альт, трепетали шелка, подхваченные ветром, но вот снова наплывали воинственный шум и крики погони — развеваются гривы, трубит горн, и человечество спешит, мчится, стремясь настичь несбыточную идиллию, воплощенную в мирной картине счастливого крова, над которым вьется чуть приметная струйка дыма; на столе во влажном от росы кувшине стоит холодное молоко, а вдали шепчет поток и поет арфа.

Миллиметром правее радиоволны несут свистки паровозов, треск пулеметов, звон шпор, рокот заводских машин, законы, и кажется, будто мир сковала пустота, она леденит сердца и мысли, и грозный океан мрака шумит и бьется вокруг. Из зияющей пустоты доносится голос диктора, вещающий о болезнях, о работе транспорта, о ядовитых газах и гонке вооружений, и, заглушая его слова, в комнату врывается шум аплодисментов и оживленный гомон в ложах театра, погруженного в полумрак, в котором едва различаются желтые пятна партитур и дирижерская палочка из слоновой кости; но вот снова слышится жесткий ритм времени — раз-два, раз-два, — шагающего во всех направлениях, подобно вздвоенным рядам, под залпы пушек, колокольный звон и легкие разрывы ракет... Поет гармоника о любви, а рядом, миллиметром правее, говорят Шанхай и Мадрид, левее шагает батальон. Волшебная шкатулка потрескивает под хрупкой оболочкой электрическими искрами и, потревоженная человеком, который шарит по шкале радиоприемника в тщетной надежде установить антенной своей души связь с кем-то там, в пустоте, наполняет комнату церковным звоном, дымом пожарищ, печатным шагом полков... И кто-то откликнулся ему — полилась мелодия Моцарта из «Волшебной флейты». Вся Европа по вечерам упивается фокстротами, а бесконечно несчастный человек находится в плену разрозненных звуков и, оглушенный то шумом аплодисментов, то громом битвы, настороженно прислушивается к пиликанью далекого оркестра, настраивающего инструменты перед увертюрой... Инструменты, подобно птицам в росистом предрассветном лесу, подают голоса под золотым куполом театра. Ах, погрузиться бы в синий рассвет, что встает над темным лесом... Из Копенгагена передают, что младший сын Иоганна Себастьяна Баха, родившийся в 1735 году, учился музыке в Болонье у маэстро Мартини и Лондон восторженно встречал концерты молодого пианиста... La situation du gouvernement, vous pouvez profiter... Нью-Йорк. У микрофона Крейслер. Знаменитый скрипач рассказывает печальную повесть о том, как десятки раз выступал он на улицах американской столицы, но ни один прохожий не обратил внимания на то, что перед ним играет гениальный виртуоз. Воет сирена. Теперь поговорим об элегантных модах. Идет репортаж теннисного матча: трах-трах, счет пятнадцать-сорок, трах-трах, сетка, пятнадцать-тридцать. Неплохо! Браво! Гейм! И снова включен театр. Дирижерская палочка нетерпеливо стучит по пульту, смычки смолкли, как птицы в лесу, и только старый бонвиван закашлял в первом ряду партера. Тс-с-с! Полились плавные звуки умиротворяющих струн, гаснут канделябры, наступает благостный сумрак; но вот в комнате снова затрещал пулемет, что строчит из-за грязного бруствера, завыли сирены, ударил железнодорожный колокол, и состав полетел вдаль, ветер свистит в антенне, ветер стонет, стонет вьюга, воют фаготы, словно скот на южном базаре, а вдали блистает море, трепещут паруса под легким ветром, бьют склянки...