Читать «На грани рассудка» онлайн - страница 147

История доктора Катанчича, гражданская честь которого была скомпрометирована растратой денег, принадлежавших его клиентам, а политическая — провалом на выборах, подготовленным его же товарищами по партии, благоразумно опасавшимися во всех отношениях незаурядных способностей этого члена бюро, — была обычной и печальной историей крушения, весьма показательной для нашего времени. Не знакомый с доктором Катанчичем лично, я много наслышался о последнем периоде его трагической карьеры, и, надо отдать ему должное, все, что говорилось о нем, имело скандальный и, во всяком случае, весьма нелестный характер. Бойкого фельетониста, продающего свое перо, называли не иначе, как развратником, пьяницей, пропащим человеком и шантажистом, не погнушавшимся ограбить своих клиентов, за что он лишился права заниматься адвокатской практикой, и все в один голос прочили этому легкомысленному авантюристу с известной примесью богемы, погубившему семью, бесславную смерть под забором.

В свое время Катанчич издавал полулитературные, полуполитические полумесячники и печатал в них развязные статьи, которые неизменно вызывали во мне брезгливое чувство как отталкивающей манерой превозносить явно нечистые доходы, так и не менее отталкивающими рассуждениями о высоких патриотических материях. Я знал, что Катанчича лишили звания адвоката и осудили за растраты к трем годам тюрьмы, знал, что это было не в первый раз, ибо еще раньше его неоднократно привлекали к суду за клевету, но все это мало интересовало меня. Истый носитель цилиндра, я старался не думать о подобного рода явлениях, как, впрочем, и о многом другом, однако каждый раз, сталкиваясь с Катанчичем или слыша его имя, невольно морщился, словно в нос мне ударял дурной запах, а в остальном не вдавался в подробности. Он был для меня чем-то вроде помойки или ночного горшка. Посвятив всего себя генеральному директору Домачинскому и принимая живейшее участие в производстве ночных горшков, благодаря которым я имел возможность вести жизнь порядочного гражданина, я не мог без содрогания слышать об этом провинциальном журналисте, образ которого напоминал ночной горшок, то есть предмет, кормивший меня и мою семью. Когда же я очутился за решеткой в больнице, пропахшей карболкой, рядом с несчастным доктором, облаченным как и я, в смирительную рубаху, мнение мое о нем в корне изменилось... Я понял, что так или иначе все подделывают векселя, берут взятки за то, что скрывают правду, воруют или обманывают в погоне за деньгами; фиаско же терпят люди, инстинкт самосохранения которых подчинен контролю разума; эти жалкие правдолюбцы неизбежно оказываются раздавленными, выжатыми, словно лимон, оплеванными; они не могут найти своего места среди зверей, считающих, что теплая кровь, выпитая из горла ближнего, — наилучшая пища...