Читать «На грани рассудка» онлайн - страница 146

Мирослав Крлежа

— Нет, нет, меня абсолютно не интересует ваша невеста! Неужели вы полагаете, что я, владелец ювелирного магазина, допущу пребывание вора в своем заведении?

— Хозяин, ведь я же работаю у вас около года, если бы я был вором, я мог бы обокрасть вас тысячу раз...

— Пардон! Но кто же знал, что вы тот самый Матко! Вот ваше жалование, забирайте свои вещи — и слуга покорный!

И снова закрытые двери, тротуары, дожди, осень, зима, весна... Снова осень, декабрь, а Матко — в истрепанных белых теннисных тапочках, подаренных каким-то спортсменом, желавшим освободить свой шкаф от ненужного хлама. Попробуйте побродите в рваных тапочках по слякоти на рождество, как довелось это Матко, который заложил чужие часы и надеялся выкупить их в срок, но был лишен возможности это сделать. Теперь во имя искупления смертного греха Матко обречен в снежную метель и в любую непогоду тащиться бездомным бродягой в истрепанных тапочках, в старом пиджаке, еле прикрывающем нагое тело...

Когда девятнадцатилетнему юноше уготован подобный удел, он, естественно, в силу инстинкта самосохранения начинает сопротивляться; логика подсказывает, что если его преследуют, как волка, то и защищаться он должен по-волчьи... Так за первой кражей следует вторая, за арестом — арест. За преступные действия преступник платится наказанием, предписываемым законом. Матко просидел в тюрьме три года. Выпустили. Ограбил ювелирную лавку. Был осужден на семь лет. Потом опять свобода, и Матко снова ждали драные тапочки в стужу, снова закрытые двери и кражи, целая серия краж, несколько смелых вылазок за границу, специализация на ограблении ювелирных лавок, сбыт награбленных драгоценностей, полусвет, дно, десять лет, четырнадцать, наконец, семнадцать лет тюрьмы, производство фальшивых ассигнаций, а в перспективе этой опасной игры виселица или обеспеченная старость за границей. Скорее все-таки виселица!

Отсидев с Матко и его сподручным — фотографом Петри — около двух месяцев, я неожиданно, стараниями своего друга доктора Каминского, решившего во что бы то ни стало вызволить меня из тюрьмы, был переведен в лечебницу душевнобольных для обследования. У меня нет оснований сомневаться в добрых намерениях своего приятеля доктора Каминского, но в том, что этот параноик не отличался выдающимися умственными способностями, я имел возможность убедиться в первые минуты нашего знакомства. Прежде мои поступки не оставляли сомнений в том, что я вполне нормальный человек, здоровый в психическом отношении. Но, оказавшись в психиатрической больнице, я потерял душевное равновесие и думаю, что в этом нет ничего удивительного. Во-первых, я понятия не имел о том, что попал сюда в результате дружеской заботы. Но это еще полбеды. Психиатры, каждое слово которых, обращенное к больным или обследуемым, доказывало их собственную невменяемость, могли довести человека до бешенства, и легкое нервное расстройство, которым я отделался, надо считать подлинным счастьем. Не знаю, чем кончилась бы история, затеянная ради моего спасения друзьями, надевшими на меня смирительную рубаху, которая ограждала меня от ответственности, ожидающей фальшивомонетчика или пособника фальшивомонетчиков, если бы я не встретил в тюремной больнице доктора Катанчича — вымогателя и памфлетиста, человека, потерпевшего кораблекрушение и прибившегося к тихим берегам сумасшедшего дома, дабы укрыться от преследований закона.