Читать «Марк Алданов. Сочинения в шести книгах. Книга 3. Прямое действие» онлайн - страница 59

— Вы знаете, что я друг и что мне можно рассказать все.

— Зачем? Не понимаю, — сказала она, подливая себе вина. — Ведь об этом писать в газетах, разумеется, невозможно. — Она нервно передвинула с левой стороны на правую лежавшую перед ней красную, под цвет перчаток, вечернюю сумку.

— Я не газетчик, — обиженно ответил он. — Вы, надеюсь, не предполагаете, что я хочу вас использовать для интервью? И я достаточно ответственный человек, чтобы понимать, что можно и чего нельзя печатать.

— Зачем же это вам нужно?

— Все, что вас касается, интересует меня. Мы, писатели, теперь выполняем роль священников. Ведь в идее исповеди есть глубокий психологический и моральный смысл...

Она засмеялась.

— Исповедоваться я не собираюсь. Ни священникам, ни вам. А бояться мне нечего: ни малейших улик. Ну что ж, если хотите, спрашивайте.

— Благодарю вас от всей души за этот знак доверия, — сказал он и прикоснулся к ее руке в доказательство того, как он тронут. — Итак, я буду спрашивать. Вам поручил сделать это Шеф? Я с ним знаком, ведь я от него узнал о вашем участии в этом деле, — соврал он, чтобы рассеять в ней остатки осторожности. — Но я не знаю его близко. Что он за человек?

— Что за человек Шеф? — переспросила она удивленно. — Так вы не знаете, что он за человек? — Она засмеялась. — У нас, впрочем, этим не интересуются. Делай свое дело исправно, это все, что требуется. Он свое дело знает... Что за человек Шеф! — повторила она и снова засмеялась. — Что ж, вы его встречали, значит, знаете, что он большой шутник. Шеф обо всем всегда говорит шутливо, он иначе и не умеет разговаривать. У него выработался какой-то шутовской стиль... — «Она его ненавидит», — сделал нетрудное заключение эссеист. Ее лицо опять совершенно изменилось. Эссеист ахнул: перед ним был Шеф, со своей сладенькой улыбочкой и бегающими злыми, жестокими глазками. — «Милая, прелесть, — сказала она, с необыкновенным искусством воспроизводя голос и интонации Шефа, — да это просто, это чрезвычайно просто. Ведь Танк — пьяница, и это наш главный шанс. Пьяницы, дорогая, бывают разные. Одни веселеют от вина и становятся разговорчивыми, он, к несчастью, не таков. Другие от вина становятся злы и проницательны, он, к счастью, и не из этих. Третьи просто тупеют. Таков Танк...»

— Как вы изумительно ему подражаете! Но, простите меня, я вас перебиваю: он именно это говорил или вы просто воспроизводите его манеру речи?

— Он это говорил, — сказала она, помолчав.

— Умоляю вас, продолжайте! Что же он сказал?

— Что сказал? Велел его отравить. Только и всего.

— «Велел его отравить», — повторил эссеист и остановился: так странно было слышать такие слова, особенно за ужином, в этой уютной комнате. Ни ужаса, ни отвращения он испытывать не мог: наше время — эпоха великих социальных потрясений, человечество переходит к лучшему будущему, и было бы глупо подходить к явлениям и к людям со старыми моральными мерилами. Правда, применял он этот принцип лишь односторонне; но, когда при нем ограниченные люди без исторического масштаба говорили о преступлениях большевиков, его легкая усмешка становилась особенно пренебрежительной: кто будет вспоминать через пятьдесят лет о таких пустяках! — Шеф, вероятно, и выработал план? Или вы?