Читать «М. Горький. Собрание сочинений в 18 томах. Том 4» онлайн - страница 88

— Говорил я вам—эх, господи! Авдеев — пропали мы с тобой, ей-богу! Ах, барышня...

Спокойно и вразумительно заговорил Авдеев:

. — Не бесись, ребята...

Он встал впереди Веры, закрыл ее своим длинным телом и продолжал:

— Вы поглядите на это дело просто, по-человеческому...

— Ты зубы не заговаривай! — крикнул рыжий.

Исаев угрюмо поддержал его:

— Ты, Авдеев, всегда хочешь ролю играть, а сам вроде как сумасшедший...

— Штунда! — насмешливо добавил рыжий.

— Девица, почти ребенок,— ровно и уверенно продолжал Авдеев,— позвала нас и предлагает слушать правду. Нас — шестеро, и каждый в десять раз сильнее ее, а она не боится и даже обещала, когда, говорит, я вам все, что надо, скажу — заарестуйте и отведите меня к начальству, мне это все равно!

— Когда она это сказала? — недоверчиво спросил грязный солдат.

— Вчера, мне и Шамову. Поэтому — потому, что не боится она,— надо думать, что и вправду известно ей важное для нас, которое ей дороже, чем ее воля, жизнь. Ведь за такие слова она в тюрьму должна идти, а то и в каторгу, это ей известно, но все-таки и этого не боится. Вот— нападает на нас, вы, говорит, звери— это, конечно* она напрасно, но ведь в глаза говорит, и мы можем доказать ей, что она врет... Но, наверно, не затем она позвала нас, чтобы упрекать, и потому надо прослушать ее до конца концов — пускай говорит, что хочет, мы всё прослушаем и тогда увидим, как надо с ней поступить... Когда нам поп или офицер проповеди свои внушают, поносят нас всяко —_: мы молчим, хотя их словам цена нам хорошо известна, а она, может, имеет что-нибудь человеческое для нас, и, справедливости ради, давайте слушать, что нам однажды скажет чужой человек, а не начальство...

Его речь, негромкая, холодная и ровная, вызвала у девушки спутанное чувство благодарности и недоверия к солдату, почему-то сконфузила ее и как будто возвратила ей часть утраченной надежды на победу. Его неожиданная помощь немного задела самолюбие и приподняла подавленную страхом веру в людей и в себя.

Из-за плеча Авдеева она видела недовольные, хмурые лица солдат. Исаев широко расставил ноги, его густые брови сошлись над переносицей, губы были плотно сжаты, и пальцы правой руки, сунутой за пояс, нерешительно шевелились.

— Что она может знать? — спросил он угрюмо.

Авдеев сказал:

— А вот — послушаем.

Отодвинулся в сторону и сухо предложил Вере:

— Говорите...

Она оглянула солдат и заговорила мягче, стараясь сказать свои мысли просто, поняв, что нужно поставить себя на одну плоскость с этими людьми и тогда, может быть, они отдадутся доверчиво и полно ее воле. Говорила, постепенно сама поддаваясь влиянию печали и горечи, которыми пропитана жизнь людей, влиянию обид и унижений, которыми, с такой жестокой щедростью, люди награждают друг друга. Теперь, когда она сама была испугана и обижена, люди стали как будто понятнее, менее страшны, и она внутренне подходила к ним, принося с собою уже не гнев и отвращение, а сознание общности несчастия, равенства горя для всех — и для нее среди них,— горя одинаково позорного и тяжелого.