Читать «Люди Красного Яра (Сказы про сибирского казака Афоньку)» онлайн - страница 147

Тут по Лисовскому словно огонь прошел. Печать-то, печать-то государева так у Дурново и осталась! Как висела на шее, так и осталась. И никто не приметил того. В суматохе-то про нее и думки ни у кого не было. И как ее никто не приметил на нем? Что же теперь делать? Лисовский помимо воли глянул на Енисей. Лодка с Дурново уже была в нескольких саженях от берега.

«Узнают, что печать не у меня, а у Семена Ивановича — дурно учинят тогда беспременно над Семеном-то».

Лисовский повернулся к Чанчикову.

— У-у… меня… печать государева, — ухватив себя за кафтан на груди, с натугой выдавил Лисовский: не умел лукавить, да еще в таком деле.

— Ну, стало быть, и хорошо. Тебе и будем послушны, но ему, — Чанчиков ткнул пальцем в сторону лодки с Дурново, — ему послушны никак и никогда не будем, хоть режь нас живьем на куски, хоть на огне жги.

Лодка с Дурново и его людьми, сильно огрузлая и заливаемая водой, уже далеко была от берега. Воеводские люди спешно выметывали из нее камни, чтобы полегчить судно. Вода вокруг лодки кипела и от волны енисейской, что в лодку билась, и от камней, что летели в воду из лодки. Казаки с бранью и шумом шли берегом следом за лодкой и продолжали метать в нее камни, пока лодка не скрылась за островом.

Дед Афонька, стоя на угоре, смотрел на это, подпершись батогом. Вот дело какое пошло. Да, прослужил он более полусотни лет, да в отставке сколь прожил, а такого на остроге не видывал, и пожалел, что лет ему много и не мог он сам с иными на воеводу-злодея подняться. Жалел, вспоминая прежние годы, и мнилось ему, что тогда, может, воеводы добрее были, потому и шатости не бывало. А может, казаки посмирнее были? Кто его знает. Сказывали люди, и в Москве бунтовались стрельцы… Тут деда Афоньку окликнули, он оторвался от дум.

— Идем, батя. Все уж.

— Да все. Молодцы все вы. Дружно взялись. Ничего вам за это не станется. Попомните мое слово. Правда на вашей стороне была.

Он повернулся и пошел. За ним и рядом с ним пошли остальные — вершить свои казачьи дела.

А над Красным Яром все стонал и метался ветер.

Сказ тринадцатый

СМЕРТЬ АФОНЬКИ

тарый казак, отставной десятник дед Афонька, которому уже за девять десятков перевалило, проснулся рано — едва свет занялся. А проснулся он от знамения, что во сне увидел.

А знамение было такое…

Виделось Афоньке, что будто идет он по дороге. И на той дороге стоит изба, а дальше той избы — дороги будто нет, и как дале идти — неведомо. И тут выходит из избы Федька, друг его, Афонькин, который давно еще побитый до смерти был. Выходит этот Федька из избы и к себе его манит — заходи, мол, Афоня, в избу-то, потому как дале дороги нету. Кончается, мол, тут дорога, а изба эта навроде таможенной заставы.

Афонька зашел в избу. А в той избе людно, и все, кто там есть — знакомы Афоньке, и всех, кто там есть, в живых уже нет. И тогда Афонька спрашивает будто их: чего меня позвали, мне-де дале идти надо. А ему одно: дороги-то дале нет. Тогда Афонька им — я лучше вспять поверну. И тут ему Федька ответствует, — а обратной дороги тоже нет. И вывел из избы. И впрямь, видит Афонька: кругом лес и дороги нет никакой. А Федька вновь в избу манит, зайди-де, Афонька, посиди вместе с нами, а там все пойдем скрозь лес дорогу наискивать.