Читать «Люди абрикосовой войны» онлайн - страница 28

По словам очевидцев, а именно моей мамы, Гришуня был неподражаем, как французский актёр:

– Нет, не Ален Делон, конечно, а этот… страшненький, с пластилиновым лицом, но жутко обаятельный… Бельмондо!

– Прямо Бельмондо? – хихикала я.

– Когда улыбнётся – прямо он. Только Гришуня блондинистый, блёклый. И брови с ресницами никакие. А за торчащие уши его по малолетству лопушком дразнили. Но всё равно очень интересный. Подвижный, текучий такой. И всегда с шуточкой, с прибауточкой, с комплиментиком. Как тут не влюбиться?

– И ты влюбилась?

– А то!

Мама довольно жмурила густо накрашенные глаза и только что не мурлыкала от удовольствия. Ветреный Гришуня разбил ей сердце, но, чёрт возьми, оно того стоило.

А ему всё сходило с рук. Мелкие пакости в школе, мелкая уголовщина после неё. Виноватым всегда оказывался кто-то другой. И с мамой моей некрасиво получилось, но зачем Бог создал так много симпатичных девчонок?

После школы мама уехала учиться в донецкий политех, а Гришуня покрутился в ПТУ по специальности: «механик-наладчик ткацких станков», получил диплом с записью: «ткачиха» и ушёл в армию. По возвращении изредка порхал с шахты на шахту, больше развлекался. И друзья подобрались разбитные, бессовестные. В девяностые годы почти все они сели или померли от наркоты, только Гришуню словно высшая сила берегла.

Баба Тоня, уже не учительница, а пенсионерка, иной раз забывала держать фасон и кричала на весь двор в удаляющуюся Гришунину спину:

– Проститутка-сукин-сын! Опять последние деньги из кошелька потянул! Шоб ты всрался!

– Антонина, – назидательно замечала моя бабушка, – нельзя же так ругаться.

– Это почему?! – грозно вопрошала Тоня, густо краснея скорее от ярости, чем от раскаяния.

– Ты же учительница, – делала страшные глаза Дуся.

– А он – падла! Падла! Падла! – грозила Тоня кулаком автобусной остановке.

Катерина и Дуся вздыхали, поджимали ноги под лавку, чтобы Тоня не поотдавила их сгоряча. А та сползала с крыльца громадной улиткой, усаживалась рядышком и протягивала руку к кульку, свёрнутому из газетного листа. Дуся щедро отсыпала в её ладонь крупные маслянистые семечки.

Антонина бубнила о покойнике-муже, из-за которого сын получил психические травмы и вырос перекошенным. Подруги заплёвывали шелухой подолы ситцевых халатов и молчали: ругать Гришуню можно только матери.

Но когда Тони не оказывалось рядом, бабушка взрывалась:

– Травмы у него, конечно! Кобелина шелудивый, вот он кто!

Особенно её злило Михеево лояльное отношение. Тот одалживал Гришуне то трояк, то пятёрку, и всегда без отдачи.

– Баб, не кипятись, он же не злобный, просто разболтанный. А мне эти несчастные гривны погоды не делают, – объяснял Михей.

– Дурень! – безнадёжно махала рукой бабушка. – Он просит, а сам смеётся над тобой.

– И пусть.

Но когда вокруг рвались бомбы, а баба Тоня теряла рассудок в затхлой кладовке, Гришуня хватил через край. На этом его поступке добродушие Михея закончилось.