Читать «Люди абрикосовой войны» онлайн - страница 26

Тоня уже не кашляет. Высоко подняла подушку, села, уставилась на меня круглыми глазами. То и дело высовывает по-змеиному кончик языка, мимолётно облизывает бледные губы:

– Зойку-то помнишь?

Качаю головой, не помню.

– Да ладно врать! – скрипит Дуся. – Ты на неё котлеты вывалила из окошка, когда совсем сопливая была.

– Зачем? – удивляюсь.

– Сама знаешь.

А я не знаю. Но могла и запустить пару котлет в форточку, потому что не переносила их из-за рубленого лука в фарше. Как попадёт на зуб, скрипнет – редкая мерзость. Только скажи такое бабушке, сразу навешает по первое число: «Конечно, зажрались на своих генеральских сгущёнках, нормальная еда им не такая!». Вот и приходилось изворачиваться. Да, наверное, так и было.

– Заполошная она, Зойка-почтальонша, царствиенебесное, – облизывается баба Тоня. – Чего побегла по буграм, кто разберёт? Может, примстилось плохое про сына. Олежка её к ополченцам подался, Зойка день и ночь за него колотилась. Всё у дороги стояла, когда военные машины мимо ехали. Её даже проверяли несколько раз, думали, что шпионка. Разве можно так открыто интересоваться? А тут в самую бомбёжку побегла. Подвело сердце материнское.

– А Бурак? – подсказывает Дуся.

– И Бурака убили. А уж кто и зачем – не нашего ума дело. Грязный он был, вонючий…

– Юродивый, – вставляет Дуся.

– Псих настоящий, – соглашается Тоня, – но тихий. Сам себе на автостанции побирался, по птичьему свистал да на листьях сирени пиликал. Никому не мешал, а пристрелили.

– Вы его знали? – спрашиваю.

– Та откуда? Говорю же, смердел – близко не подойти. Бородища блохастая до бровей. А всё равно жалко, живая душа. Баптисты его прикармливали вроде, да торговки рыночные. Жалко…

– Жалко… – откликается Дуся. А Тоня вдруг стискивает пухлые кулаки, прижимает к груди и начинает голосить:

– Стыдоба! Ох, стыдоба! На старух войной пошли, на убогих! Родных братьёв стравили! Падлы! Всю кровь из нас высосали, и всё им мало!

– Тише, Тонечка, давление скакнёт, – пугается Дуся.

– А уже скакнуло, – хрипит Тоня, ещё пару секунд раскачивается из стороны в сторону и обессилено откидывается на подушку. – Дожили. Кто мог подумать, что такое случится? Чему мы детей учили? Уж не этому. А не доучили, дураками они выросли. Повезло Катерине, раньше померла, не увидела эту гоморру.

Два года назад, в четырнадцатом, люди бежали куда придётся. В Украину, в Россию, за другие кордоны, лишь бы уберечься. Старались ехать к родственникам и друзьям, а если не получалось – в пересылочные лагеря для беженцев. Везли детей, иногда – стариков. Стариков редко: долгая дорога не для них, как и другой, непривычный образ жизни.

Когда снаряды стали рваться совсем близко, Савчиха подалась в райцентр к Лильке – культурный зять спешно отбыл в Сумы, а женщин оставил сторожить дом от мародёров. Михей ушёл к знакомым в соседний посёлок, тётю Дусю с её Лексеем приютил сын, что живёт в низине за шахтой Богатой. Разбрелись все, кто мог. Сухановы со второго этажа уехали в Мариуполь, Балабухи – в Луганск – там тоже стреляли, но пока слабенько. Всё семейство Маричей на двух машинах отправилось в Смоленскую область, чтобы вскоре вернуться, ругая русских: не нашлось для Маричей жилья и работы, потому что беженцы бумаги имеют, а прибывшие своим ходом – просто гости. Только кому нужны эти убогие палаточные лагеря да лишняя бюрократия? С Донбасса – значит беженцы, разве нет? Потому Маричи и рванули к дальней русской родне напрямую, а там ввались к главному в местной администрации и потребовали обустройство, прописку и пособие. Бедный чиновник только руками развёл, залепетал, что негде ему всё это взять, и был вежливо проклят. Вежливо, потому что всё-таки представитель власти. Вот и вернулись они из России. И другие возвращались, и из Украины тоже, ругая злых людей и дурных чиновников.