Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 60

Почему-то всплыла в памяти картинка, которую наблюдал в детстве... Глядя в окно, я увидел, как на землю опустилась большая стая голубей. Они окружили одного голубя, который бился в судорогах, и было полное впечатление, что они обеспокоены судьбой своего товарища. Но... Они «переговаривались» друг с другом, и дальние протискивались к центру, чтобы увидеть, как погибает их собрат. Умирающий дернулся пару раз и затих. Дунул ветер, с мертвого голубя полетел пух. Голуби деловито разлетелись в разные стороны — их мертвый собрат мгновенно перестал быть им интересен... Так нередко происходит и у людей, но мне не хотелось, чтобы так же произошло и с папой. С сожалением вынужден констатировать: случилось именно так, как. бывает, происходит в жизни.

Для меня, для мамы, для Гели, для Жанны, может быть, для еще десятка близких людей зияющая пустота, возникшая с уходом отца из жизни, до конца останется зияющей пустотой, которую не заполнит никто и ничто...

Помню рыдающего, как ребенок, Александра Григорьевича Баха. Помню Радко Кнежевича, лицо которого отражало полное недоумение по поводу того, что произошло. Как он сам потом говорил, он никак не мог «врубиться» в суть случившегося, все повторял про себя и вслух: умер Миша, умер Миша... Но смысл того, что это умер его друг Миша, что это умер великий Таль, до него не доходил. Ему казалось, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда...

Запомнился Александр Нафтальевич Кобленц, который говорил очень много теплого и одновременно много чего-то несуразного, не имевшего никакого отношения к тому факту, что мой отец лежит в гробу...

Почему-то запомнился какой-то идиот из общественных деятелей, несший официальную траурную галиматью. Очень хотелось, чтобы он заткнулся... Потом началось нечто непонятное по поводу того, класть в гроб шахматную доску с фигурами или не класть в гроб доску с шахматными фигурами. Кажется, все-таки не положили... Бог с ними... Сейчас-то уж точно это не имеет никакого значения.

Тогда я проникся еще одной реальностью: наша большая семья — вдруг распалась...

Я живу и работаю в Израиле. По дороге на работу каждый день проезжаю мимо кладбища и всякий раз вспоминаю, что кладбище, на котором лежит мой отец, далеко и у меня нет возможности прийти к нему на могилу. Снова и снова не прощаю себе, что не заставил его приехать в Израиль, где, может быть, ему удалось бы продлить жизнь, а если и нет, то, по крайней мере, он всегда был бы рядом со мной. Это — не эгоизм. Это — моя боль. Это — связь с отцом.

В течение года после того, как отец ушел (до сих пор не могу сказать «после смерти отца»), если я попадал в какой-нибудь ресторан или кафе, непременно заказывал дозу виски или коньяка, повторял, снова повторял и вступал в длительные беседы с отцом, физически ощущая его присутствие. Раньше он часто звал меня во сне. Несколько реже это происходит и сейчас. Я сижу рядом с ним... Иногда он вдруг обнимет меня, или погладит, или поцелует, и я ощущаю этот физический, тактильный контакт с ним, который при его жизни был для меня просто необходим...