Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 318

А как все преподносится в котовском романе? Дело доходит тут до падения Алехина: он, в крайнем состоянии опьянения, едва способен преодолеть четыре ступеньки, передвигается по-стариковски, боязливо, с преувеличенной осторожностью, у пего мутные, потухшие глаза, затуманенный мозг, и пугают его изображенные на картине древние рыцари, эти злые, неодушевленные, чопорные предки современных голландцев (поза каждого дышит вызовом), и единственным живым существом, оставшимся с ним в эту тяжелую для него пору, был кот Чессик... Здесь, как задумал Котов, и пришла пора Алехину кручиниться по тем годам, когда вся Сибирь выходила на субботники, когда работал он переводчиком Коминтерна, следователем в органах Советской власти. «Разве мог, — восклицает Котов, — когда-нибудь думать о такой деятельности сын предводителя дворянства и купчихи Прохоровой. (...) Как изменилось там все, чего только не понастроено...» Вот таким перед нами предстает Алехин, проигравший матч: он не в себе, он в бреду, «в его пальцах не пешка цэ-семь, а соседняя коневая пешка бэ-семь. Какой ужас! Как у Пушкина: вместо туза дама пик». И — вывод: «Алехин играл пьяный».

В «Интервью с самим собой» Васильев изложил версию Флора так, как она запомнилась ему. Семидесятилетие Эйве, говорит он, — вот случай, когда умолчать о главном событии в жизни друга было просто невозможно: «“По сей день о матче Алехин — Эйве 1935 года существуют различные версии, — написал Флор. — Чаще всего утверждается, что Алехин играл в нетрезвом состоянии, и поэтому у него мог выиграть кто угодно”. Эйве никогда не обижается, кроме как... в одном случае: именно тогда, когда он слышит эту легенду о нетрезвом Алехине... Думаю, что пора внести ясность в атмосферу, которая царила во время матча (...). Я, как очевидец матча, прекрасно помню все, что произошло. Факт, что в 1934 и 1935 годах Алехин перенес алкогольный кризис. Но Алехин был шахматным фанатиком, и стать чемпионом мира было мечтой его жизни. Могли такой человек увлекаться “рюмкой водки” в ущерб чемпионскому титулу? Конечно, нет!»

К сожалению, Александр Котов в угоду своей концепции, объясняющейся идеологическими установками, постарался поскорее забыть об этом. «Для победы, — говорил он, — нужно чем-нибудь жертвовать, и роки-ровочки нужны — даже длинные. А в художественном произведении — тем более». Острый на слово Корчной в книге «Шахматы без пощады» без всякого пиетета вспоминает Котова, человека вполне советского и пролетарской закваски, обладавшего довольно неплохим чувством юмора, но, увы, не по отношению к собственной персоне, обожавшего «мелкие провокации», и даже назвал главку о нем весьма недвусмысленно: «Мели, Емеля...»