Читать «Любовь и шахматы» онлайн - страница 309

Галина Михайловна получила из КГБ СССР ответ на свой запрос: «В основу обвинения Вашего мужа были положены факты высказывания им недовольства условиями жизни в прибалтийских республиках после присоединения их к СССР... Был арестован органами НКВД31 августа 1942 года...»

(Флор, не колеблясь, назвал мне имена трех шахматистов — авторов доноса.)

В одной камере с Петровым на Лубянке, как мы уже говорили, сидел Альфред Мирек. В «Записках заключенного» он говорит: «Известный шахматист Петров в расцвете лет тоже оказался в камере. Ему припомнили не только поездки на матчи, но и то, что он “контактировал” со своими зарубежными партнерами. Это было очень серьезное обвинение, и отрицать здесь что-либо — бессмысленно. Ведь и вправду — “контактировал”».

И еще:

«Следователь, по словам Петрова, настойчиво интересовался его последней поездкой в Латинскую Америку. По-моему, речь шла об Аргентине и Мексике. Воспроизведу фрагмент допроса — так, как он мне запомнился из рассказа Петрова. Следователь... спрашивает:

— Так с кем же у вас там были встречи? И не вздумайте, так сказать, скрывать.

— С кем я там встречался и с какими результатами, хорошо известно из прессы. Чего тут скрывать и зачем?

Петров держался с достоинством и внутренним пренебрежением к собеседнику, считая в тот момент еще, что вся эта история с арестом — просто недоразумение, плод недомыслия какого-то чиновника, получившего донос.

— Ну, а с кем еще? — продолжает следователь.

— Со многими.

— Вот именно. Назовите их.

— Что, всех поименно?

— Да, и не вздумайте кого-нибудь пропустить, так сказать, забыть. О чем с ними говорили, о чем их просили. Какие, так сказать, поручения они вам дали в дорогу. И что вы им, так сказать, обещали...»

Дальше — детали допроса. Избиения, унижения, постоянные угрозы. И еще крики: «Застрелю гада!»

Флору, как и Галине Михайловне, тоже неведомо было, где именно и как именно оборвалась жизнь Петрова. В начале пятидесятых ему передали (озираясь: чтоб, упаси Бог, никто не видел!) письмецо от Галины — она была в отчаянии. Оставалась у нее одна надежда — на «всемогущего» (как полагала она) Сало: вдруг он все разузнает о Володе, пустит в ход свои связи для этого. А он чувствовал, как письмо жжет ему руки. Мало ли что?! Все, все до единого — «в поле зрения» Лубянки. А он, как и Керес, — тем более. Вчерашний чех, Флор мгновенно сжигал письма, которые передавали ему из-за рубежа или от незнакомых людей. Рылся в тощем архиве своем: а вдруг что-то станет для него компроматом? Все «подозрительное» уничтожал. И как жалел он спустя десятилетия о таких утратах!

Галя Петрова (милая, такая непосредственная, говорил он) послала ему два письма. Что ей ответить? Она что, сама не понимает? А ему-то кто захочет доложить о судьбе Володи? И с какой стати? И что это вы, гражданин Флор, такими вещами заинтересовались?! Ни за что не стал бы он с подобными вопросами обращаться в «компетентные органы»!

Положа руку на сердце, Флор признавался, что он далеко не такой отважный, как Лилиенталь. Да, Андрэ обладал совершенно иным характером. Однажды он, ничтоже сумняшеся (и, по его словам, удивительно легкомысленно) обратился к самому Берии. Это было в то время, когда после окончания войны Лили вместе с женой возвратился из Куйбышева в Москву. Естественно, что он захотел прописаться в их прежнюю квартиру на Рождественке. Пошел в отделение милиции, обратился к начальнику — товарищу Кокошкину. А тот бдительным был. Смотрит паспорт просителя, возмущается: