Читать «Литературная Газета, 6602 (№ 24/2017)» онлайн - страница 26

Сокрытый вздох столетий чуя под собой.

И знак анафоры отсвечивает бронзой.

И знает лишь рапсод, как просто и непросто –

Скрипичный звук придать струне волосяной.

* * *

Седым деревьям в тишине ночной не спится,

И втайне крона наклоняется к земле.

Как дым слегка сиреневый, листва клубится

И тает облаками в серебристой мгле.

Пока наполнен небосвод сияньем млечным

И плещется светло Байкал у самых ног,

Пора и мне в тиши задуматься о вечном

И песнь сложить из праха пройденных дорог.

Что боги ведают восхода и заката?

Чтоб жажду по просторам утолить, когда-то

Мне дальний путь наворожили журавли.

И по следам кочевников – владык полмира

Я постигал изменчивость времён, и лира

Мерцающие возвращала миражи.

Дзинь

Дзинь – пролетела стрела.

Джейран по пустыне несётся,

и пыль превращается в смерчи.

Желанья людей разрывают на части планету,

как, например,

Джагатайский распался улус,

вопреки завещанию Чингисхана.

Жаль, но эфемерность явлений присуща

земной круговерти.

Джинн выпущен давно из бутылки,

Джиу-джитсу обороняет улитку,

ползущую к своей Джомолунгме.

Джем не успел на губах растаять у Дженни,

как из пухленького беби

Дженни превратилась в седовласую худосочную леди.

Дзинь – и умолкла струна.

Жизнь тем не менее продолжается.

Жимолость расцветает,

и лесные жар-птицы ей поют дифирамбы.

Джига звучит, и жаворонок в небе отбивает чечётку.

Джипы проносятся по крутым виражам

от Джиды до Джакарты.

Джигиты умыкают принцесс, затянутых в джинсы.

Джунгли мечтают прижаться лианами

к Рио-де-Жанейро.

Джокер всегда появляется в эпоху,

когда жареным пахнет.

Джонку событий несёт по волнам так,

что не снилось Жюль Верну.

Дзинь – отзвенело мгновенье.

Дзинь – пролетело тысячелетье.

Дзинь – каждый, кто это слышит, и есть

Дзен-буддист поневоле.

* * *

Опять взлетает в синеву

И машет жаворонок

Крылышками,

Как будто протирает заново

Окно моё,

Затерянное

В небесах.

Игреневый конь пролетел над планетой

Игреневый

конь пролетел над планетой и скрылся в тумане.

Сиреневой

веткой махнула вослед одна юная дева.

Шагреневой

кожей сжимает асфальт мирозданье,

И времени нет

оглянуться на дали родного напева.

Закатом

осенним плывут облака, унося синеву.

И вслед мне

глядит из степей евразийских моя амазонка.

И взглядом

меня провожает до самой черты горизонта

И свет

её солнечных глаз предо мной расстилает траву.

Миллениум

прожит, опять, опадая, кружится листва.

Мерещится

света конец или новой эпохи начало.

И медиум

слушает в трансе рокочущий бубен Байкала,

И мельница

времени крутит упорно свои жернова.

Куда же

несёт меня ветром попутным и встречным планида?

Крутая

волна океана сансары качает мой век.

Куланы

столетий летят, и легендами юрта увита.

К усталым

деревьям приникнув, оседлый грустит человек.

Колышутся

в травах железного века тяжёлые тени,

Туманы

дымов заслоняют пути поднебесные птиц.

Ковыльной

душе не хватает дыхания скифских оленей.

Тюльпаны

горят на полях недочитанных ветром страниц.

И знаю,

что вслед мне глядит одна юная вечная дева,

И свет

её солнечных глаз мою песню хранит на планете.